— Любушка, доченька, отпусти ты меня старого домой, — умолял Тихон Савельевич дочку, которая из сострадания забрала его к себе в Москву. Тяжело старику одному в деревне, так решила она и уговорила переехать к ней в большую квартиру в Мытищах.
Люба была единственной дочкой у мамы с папой, больше мама не смогла иметь деток, Люба далась ей нелегко, еле выжили обе. Зато растили, как розочку в саду. Все для нее. Выросла девочка в деревне, выучилась в школе, а потом в город подалась, в свой областной центр.
Поступила в институт, стала экономистом, а преддипломную практику в столице проходила, на московском хладокомбинате. Там и познакомилась с технологом Алексеем Вагановым. Москвич из Мытищ, из хорошей семьи. Его родители приняли Любу с дорогой душой.
Хоть и деревенская девушка, но до чего же ладненькая, и характер хороший. Понятно было сразу, что любовь у них. И о квадратных метрах и прописке московской, как это часто бывает, родители и не беспокоились. Нет, тут все по любви и обоюдному согласию. Рады были за сына.
Как диплом получила, сразу же в Москву приехала, свадьбу сыграли. Родители прибыли из деревни с гостинцами да подарками. Нешумные, спокойные. К свадьбе их Люба приодела, маме прическу сделали в парикмахерской, папе костюм купили. А потом проводили обратно, молодые обещали в отпуск приехать.
Замашки деревенские у невестки почти не проявлялись. Готовила, правда, плохо, не приучена к кухне. Но свекровь всему учила сама, Люба слушала, вникала. И все шло хорошо, без ссор и недовольства. Работала Люба с мужем, взяли ее в плановый отдел младшим экономистом.
Летом, как и обещали, съездили в деревню. Алексею понравилось: лес, речка, грибы, рыбалка. Никаких морей не надо! Загорели оба, отоспались. А то в Москве каждый день на работу ни свет ни заря убегали, а возвращались вечером, уставшие. Такова она, столичная жизнь.
Но ко всему привыкает человек, привыкли и они. А через два года сынок родился, только московский дедушка не дождался, умер, пока Люба ребеночка вынашивала. Пережили горе тяжело, но нужно жить дальше. Люба с Алексеем мать оберегали, а когда Сереженька родился, бабушка и воспряла духом. Всю себя отдавала внуку.
Прошло двадцать лет с тех пор. Деток больше решили не заводить. Сережу бы вырастить да выучить по-хорошему, запросы росли, свекровь состарилась. Ей хороший уход нужен, лекарства, в санаторий отправляли пару раз, заботились. Сергей учился хорошо, а после школы поступил в институт. Обычная трудолюбивая семья.
Но жизнь берет свое, и здоровье все же подвело свекровь. Ранним и холодным декабрьским утром ее не стало. Но беда не приходит одна, к лету и Любина мама умерла. Похоронили ее, Люба взяла отпуск и осталась с отцом. А когда у Сергея начались каникулы, и они с Алексеем приехали. Опять вся семья в сборе, поредевшая только.
Грустное это было время, но еще тоскливее стало, когда молодые засобирались назад в Москву. Как отца одного оставить? Он ведь ни сварить толком не сможет, ни себя обиходить. Да еще хозяйство какое-никакое. Хоть и небольшое, но за ним тоже уход нужен.
— Может, я с отцом останусь? – спросила Люба.
Но муж с сыном ни в какую. Надо его с собой забрать, в Москву, решили мужчины. А что, квартира трехкомнатная. Будут с Сергеем в одной комнате. Внук не возражал. Только дед ехать отказался, а Любу назад отправил.
— Негоже это мужа с сыном бросать. Езжай и не выдумывай! Справлюсь я сам, шестьдесят пять мне всего, не записывай в старики, — строго сказал он, и уехали Вагановы.
Люба всю дорогу проплакала. Воронежская область вроде бы и не так далеко, но часто не наездишься. Телефон деду, правда, купили. Связь была плохая, но время от времени поговорить все же удавалось. Он не жаловался никогда, но голос все равно был грустный. Люба чувствовала это и поняла, что нелегко ему одному.
— Нет, надо забирать его, — решила дочь и снова поехала, чтобы уговорить отца. И уговорила.
Согласился Тихон Савельевич. Только с домом что делать, да с хозяйством своим? Люба все взяла в свои руки. Скотину раздали по дворам, а дом решили запереть, да оставить. Будут летом наезжать. А тут вдруг соседка приходит и говорит:
— Тихон Савельевич, Любушка. Сдайте дом моей сестре Дуняше. Мается она в этом Воронеже. На пенсию вышла, сил никаких нет, невестка больно неуживчивая. А мужа похоронила. Я бы к себе забрала, да у нас у самих семеро по лавкам. А так будем жить соседями, и за домом она присмотрит, и за огородом. Платить только много не сможет.
— Да о какой плате вы говорите, тетя Зина! – сказала Люба, и отец поддержал: не надо ничего платить, пусть живет.
— А на лето, коли приедете, к себе ее заберем, — пообещала радостная тетя Зина, на том и порешили.
Так Тихон Савельевич и перебрался в Москву в семью дочери. С тех пор прошло три года. Но в деревню за это время они так и не выбрались. В первое лето не поехали, пусть квартирантка обживется. Во второе лето сын учебу заканчивал, диплом получал, потом ему в подарок поездка на море. Дед только отказался, остался дома. А после этого и загрустил совсем.
— Не могу я тут больше, Люба, — сказал он дочери. – Дело к зиме, вы опять с утра до ночи на работе, Сережке ни друзей, ни девчонку не привести, дед в его комнате ошивается. Да и мне не выйти никуда, кругом эти домищи каменные, машин прорва. Был приятель Константин Иваныч с третьего этажа, и тот помер. Отпусти меня домой, сердце изболелось, скучаю я по деревне…
Люба спросила мужа: что делать? Он подумал серьезно и поговорил с тестем:
— Значит так, отец. Зиму перезимуешь с нами, а к лету отвезем тебя. С соседями надо поговорить, чтобы дом освободили. Эта Дуня пока себе другое жилье подыщет. Согласен?
Пришлось ему пойти на уступки, еще зиму переживет, а там домой, и никаких! На том разговор закончился. С соседкой Зиной поговорили заранее, та вошла в положение, сказала, что заберет сестру к себе. А в мае месяце сама в Москву приехала.
— Давайте я Савельича с собой заберу, чтобы вам не таскаться туда сюда, — предложила она.
— И чего меня забирать?! Я, чай, сам, на своих ногах, — возмутился было старик.
— Вот и поедем вдвоем, раз на своих ногах. Собирайся, давай, через два дня в путь.
Люба плакала, переживала. Как он там один будет?
— Эх, мне бы так! – пошутил Сергей. – В свой дом, да одному.
Отец цыкнул на него, а жену успокоил:
— Люба, ты глянь на него! Дело к семидесяти, а он вон бодрый какой! Уж никак стариком не назовешь! Ни ноги не болят, ни руки. Что ты за него переживаешь? Навещать будем. Ну не хочет он тут, сам мне сказал, чувствует себя, как в клетке.
— А я как же? Изведусь ведь вся!
— Ну и зря. Об отце подумай, а не о себе. Раз душа его туда рвется, пусть едет.
Так и отправили его с Зиной, вещи в дорогу собрали, продукты. Отвезли на вокзал. Сергей обнял деда крепко.
— Невесту мне там подыщи, дедуль. И я к тебе переберусь.
Так наполовину со смехом, наполовину со слезами проводили их и вслед помахали.
Приезжает Тихон Савельевич с Зиной в родное село, и аж сердце зашлось от радости! Вот она, милая сторонка. Идут по улице, а народ повыбегал, все кланяются, здороваются: привет, Савельич! Заходи вечерком, поболтаем! Молодуху не привез из Москвы? Городской, гляньте-ка! Все радуются за него, а у самого тоже улыбка с лица не сходит и дышится легко.
Далась ему эта Москва! Точно говорят, старые деревья не любят, когда их пересаживают. Пришли к дому наконец, заходят, а на табуретке у окна женщина стоит, занавеску вешает.
— Ой, приехали уже! А я тут все перемыла, печку побелила, занавески постирала, повесить только не успела. Ну располагайтесь в своем дому, обед готов. Борщ в чугунке, картошка вареная, — бойко тараторила Дуня, женщина лет шестидесяти. Кровь с молоком!
И в дому, и в огороде красота, все в цветах. Видать, что хорошо ухаживала, по-хозяйски.
Познакомились, уселись обедать. Потом женщины посуду перемыли да ушли к Зинаиде, попрощавшись. А Тихон Савельевич улегся на кровать, руки под голову положил и подумал: «Как же хорошо-то, матерь божья! Больше из дома ни ногой. Тут родился, тут и помру».
Дочь с зятем и внуком звонили часто, а он радостный такой, все у него хорошо, здоровье отменное, дома и стены помогают. На лето в гости позвал. Приезжают они, а их хозяйка новая встречает, Дуняша. Тихон Савельевич зарделся, не знает, куда глаза деть.
— Не говорил я вам, уж не гневайтесь. Мы с Дуней расписались. Лучшей хозяйки в дому мне и найти. А уж характер золотой!
Так и сели Вагановы на лавку, рты раскрывши.
— Ну вот, а ты причитала, что старик тут один загибается! – весело сказал Алексей и обнял тестя. Люба стала помогать Дуняше на стол накрывать, а Сергей радовался за деда так, что не стал никого ждать и открыл привезенную бутылку шампанского.
— Ну что, за молодых! – шутливо сказал он. – Молодец, дед! Внука обскакал. Респект и уважуха!
Как же тепло стало у Любы на душе. Все радовались, смеялись, обсуждали дальнейшую жизнь. А Тихон Савельевич, помолодевший лет на пять, обнимал свою красавицу жену и говорил:
— Не зря моя душа сюда так рвалась. Тут счастье ждало, оказывается.
