— Почему я не удивлена? — обернулась к мужу, одарив того красноречивым взглядом, — Небось снова любимому Гришеньке на что-то нужно?
— Божилась, что на себя. Но тоже полагаю, что часть хотя бы отдаст брату. — вздохнул муж, пересыпая в большую чашку нашинкованные мелко огурцы и петрушку с укропом.
Гриша – старший брат моего мужа. Обычно в России именно старшие дети – опора и надежда родителей на старости лет. Но в случае с моей свекровью вышло все с точностью да наоборот. Именно второй ребенок для нее стал источником дохода, помощи, поддержки.
Первого Дарья Ивановна истово хотела. Был он желанным, долгожданным и ею и ее супругом. Забеременела женщина два года спустя, как вышла замуж. И когда Грише уже было восемь, то случилось в семье несчастье – ушел в лучший мир свекор. Горюющая жена через две недели узнала, что ждет Олега. В ту пору было вообще не до младенца, ведь она осталась одна.
Надо было старшего, еще маленького, поднимать. А тут снова – пеленки, траты, одежда. Поскольку на второго никто особо не рассчитывал, вещи со старшего почти все были розданы добрым людям, так что на младшего теперь все по тем же добрым людям и собирали пакетами. Денег на новое просто не было, хоть помогали Дарье Ивановне и мать ее и свекровь. Но те тоже были не богатыми – пенсия крошечная, на подработки уже ни сил, ни здоровья. Так что второй свекрови дался, и, видимо, где-то подспудно, затаила она за эти жизненные тяготы на Олега.
В отличие от крепкого, как боровичок, Гришки, Олег собрал в детстве тысячу и одну хворь, мать не спала с ним ночами, а ведь нужно было еще и работать на двух работах, чтобы прокормить своих двоих мал мала. Потом Олег выровнялся, окреп, хорошо ел и начал спать по ночам, но усталость накопилась в матери, и та постоянно сравнивала старшего с младшим. Когда родился Гриша, она была замужем и очень счастлива.
Муж обожал, носил на руках, защищал от всей ветров и невзгод. Когда пришел в этот мир мелкий, она уже была одна-одинешенька – растерянная, испуганная, считающая копейки, работающая до изнеможения, лишь бы лишний рубль в дом принести. Не было сил и времени радоваться первым зубам, первым словам, первым шагам. Все было на бегу, на износ, через «не могу». Потому-то и любви досталось куда больше старшему, а младший – просто был. Жаль, что тогда не избавилась, но оставила ведь – как последнюю память по мужу.
В итоге вырос Григорий избалованным вечным дитяткой, который только тянет с матери деньги, но она все равно его обожает. А Олег – щит ей от всех ветров. Чуть что, мужу моему звонит – а тот почти никогда не отказывает. Как-то так она его воспитала, что сумела внушить беспрекословное уважение к себе, вырастила в сыне культ матери, и тот на любую ее просьбу готов горы свернуть. Мне это не нравилось, конечно. Не раз говорила я мужу – пользуется тобой мать. Олег грустно улыбался, качая головой. Все-то он понимал, конечно, но отказать все равно не мог.
— Ну, ты представь, каково ей было одной с нами двумя, Вер. — оправдывался он, — Родня далеко жила, у нее маленький ребенок на руках. Она годы не спала совсем со мной. Пока маленький был, по подругам оставляла, просила посидеть. Как подрос, она лишнего куска в рот не клала – все нам. И мне больше всех, я же младший.
— Ты пойми, дети ведь не выбирают, родиться им или нет. Это выбор родителей. Ты вот считаешь, что наша дочь тебе всю жизнь должна на карман отстегивать, потому что ты выбрал ее завести в нашей семье? — парировала я.
— Я сам пока в силе, мне помощь не нужна. А у матери зарплата крошечная, ты же знаешь.
Зарплата у Дарьи Ивановны и правда была крошечная. Она уже вышла на пенсию и теперь устроилась подрабатывать продавцом в магазин рукоделия. Работа была не пыльная, как раз для пожилой женщины, но платили очень мало. Куда еще, Дарья Ивановна пойти не знала, да и привыкла за три года рассказывать о ниточках и пуговках. Покупательницы у нее были, в основном, тоже в возрасте, молодежь редко заглядывала. И большая часть рабочего дня проходила в разговорах с клиентками о садово-огородных делах, внуках и кошках.
А вечером свекровь звонила младшему сыну и жаловалась, жаловалась, как она устает, как мало за это получает, как хочется ей, например, арбуз. Но разве может она его себе позволить, ведь только-только коммунальные оплатила. Коммунальные, кстати, по большей части, тоже ей мой супруг оплачивал. Кран поменял недавно, обои переклеил в спальне, денег на корм коту сбросил. Старшего просить было бесполезно – он вечно оказывался занят.
Гриша женился четыре года назад. Жену выбрал, одержимую шмотками, красивой жизнью и правильным питанием. Все ее желания стоили весьма недешево, и семья старшего сына Дарьи Ивановны была устроена по принципу «муж – дрова, жена – пила». Она пилила его за «не ту брокколи», за «хочу новые осенние сапоги из кожи крокодила, принесенного на алтарь моды», за «у моей маникюрщицы услуги стали дороже, срочно дай две тысячи!». И так бесконечно, без праздников и выходных.
Гриша на свою Ирину постоянно жаловался матери, и та сноху не особенно жаловала. Хотя в случае со старшим сыном, Дарье Ивановне любая бы не сгодилась. Она считала сына идеалом, которого все недостойны. Уж и красивый он, и умный, и находчивый. А то, что денег вечно нет и работы постоянной – это творческая натура.
Творческим натурам в этом мире всегда трудно, им нужно помогать, их нужно выслушивать и поддерживать. Она и поддерживала. В основном за наш с Олегом счет. Переведет ей младший сын на карту денег, чтобы мать себе мяса на базаре впрок купила, а свекровь на себя пожалеет, отдаст почти всю сумму старшему. Ему нужнее, у него же жена непутевая.
Меня очень раздражало это в свекрови – вечное равнение на старшего, и восприятие младшего как кошелёк. Если Гриша плакался, что устал, сходив на очередное собеседование, мать ему сочувствовала, сразу вставая на сторону своего ребенка.
Если же мой муж приезжал к ней после ночной смены, не сомкнув глаз ни на секунду, с темными кругами под глазами, как черные очки у панды, чтобы помочь матери починить комод, который стал плохо закрываться, ему в лучшем случае говорили скупое спасибо. Его помощь воспринималось как нечто, само собой разумеющееся. И точно также воспринималось бездействие Гриши.
После очередного звонка Дарьи Ивановны о просьбе денег не прошло и дня, как она обратилась к Олегу снова:
— Сынок, переведи мне тысяч пять, пожалуйста. Коту надо еды купить, а у меня снова ни копейки.
— Мама, я вчера тебе четыре перевел. Ты куда их дела уже? Я ведь тоже деньги не рисую. Мы с Верой работаем оба. Дочь в лагерь отправили недавно, это стоило очень дорого. —удивился мой муж.
Кончилось, как обычно одним – нужная сумма капнула на карточку свекрови, а на следующее утро к нам заглянула тетя Олега, сестра Дарьи Ивановны.
Она переехала сюда два года назад после того, как не стало ее мужа. Дети были уже взрослыми, и Людмила Ивановна перебралась поближе к племянникам и сестре. Дети же ее укатили за границу, и обещали, как устроятся, забрать мать к себе. Но законы Германии были таковы, что времени на обустройство ушло много, а переезжать пожилому человеку было крайне хлопотно – она не могла выучить язык, боялась, что не приживется на новом месте. Вот и осела в нашем провинциальном небольшом городке, где освоилась быстро. Частенько к нам забегала, чтобы поболтать. Женщина Людмила Ивановна была хорошая, я с радостью всегда встречала ее в своем доме.
— Ну что, Вера, как у тебя с Дарьей? Небось, теперь каждый день звонит да денег у Олега просит, да? — сказала тетка, отпив большой глоток ароматного теплого сладкого чая из большой синей кружки.
— Ну, она всегда это делала. Просто сейчас прямо и правда зачастила. — согласилась я.
— Тут удивляться нечему. Ты знаешь, за сколько она телефон Грише купила?
Я вопросительно подняла бровь, а услышав сумму, округлила глаза:
— У нее же заплата крошечная, на какие же средства такая покупка?
— Пфф, а кредиты что, больше не выдают? Ясно, на какие средства. Теперь вот в долгах, как в шелках сидит!
Когда Людмила Ивановна ушла, я рассказала обо всем мужу. Тот разозлился, и тут же позвонил свекрови.
— Мама, как ты могла такое сделать? Как отдавать будешь? За мой счет? Я не буду оплачивать дорогущий телефон брата, — выговаривал Олег матери.
Что она ответила, я не знаю, но три дня Дарьи Ивановны не было ни слышно, ни видно. Стоял конец лета, и мы с Олегом махнули на нашей новенькой машине за город – пожарить шашлыки, походить на тихую охоту. Грибов в этом году было море, и мы с радостью собирали рыжики, грузди, белые, подосиновики и маслята.
Машину муж взял новенькую. Благо, зарабатывал он достаточно, чтобы скопить на внушительную по цене иномарку. Обслуживание ее было довольно дорогим, но мы оба рассудили, что потянем такую покупку, и теперь с радостью ездили на ней и по городу и за город. Вечером, как раз когда мы уже сели есть ароматное мясо на горячих шампурах, макая нежные поджаренные кусочки в кетчуп, у Олега зазвонил телефон. Он вытер руки о салфетку и нажал на принятие вызова, включив громкую связь, чтобы и я могла слышать разговор.
— Здравствуй, Олежек. Я вот чего звоню. Что-то последнее время так себя нехорошо чувствую… К морю бы мне. Не поможешь на путевку?
Муж закатил глаза и тяжело вздохнул:
— Не вопрос, дам двадцать тысяч. Больше нет.
— Двадцать? Этого мне даже на дорогу не хватит! — тут же возмутилась свекровь.
— Мама, больше нет, я тебе еще раз повторяю. И какие моря, когда ты кредит взяла на телефон Грише? — резонно заметил мой муж.
— Продайте машину, а половину денег дайте мне, я отдыхать поеду — Сказала свекровь
— А вам не кажется, Дарья Ивановна, что мы не обязаны оплачивать вам моря, когда вы телефоны покупаете по цене крыла от боинга? — не выдержала я.
— А ты, Вера, вообще молчи, я с сыном говорю!
— А я жена вашего сына, и машину эту мы покупали вместе с ним, я тоже работаю. Просите у Гриши на отдых. Мы итак в вас вкладываемся и вкладываемся всю жизнь!
Свекровь бросила трубку, а мы с мужем переглянулись.
— Олег, даже не смотри на меня так. Ты совершенно прав.
— Я знаю, Вер. Просто тяжело мне ей отказывать, ты же знаешь!
— Да я не сомневаюсь, что, если бы ты ей дал денег на это самое море сейчас, она бы туда за наш счет еще и Гришу с его женой свозила.
Вокруг шумел кронами старый лес. В полумраке белели стволы берез, и закатное солнце золотило далекие горы, виднеющиеся на горизонте. Мы больше не обсуждали свекровь и старшего брата Олега. С Гришей давно все понятно, но вот Дарья Ивановна, конечно, уже вконец обнаглела, что предложила машину нам продать. Мне бы и в голову такое не пришло, а она выдала это так просто, как будто речь о мелочи какой-то шла.
Я была рада, что Олег нашел в себе силы отказать матери. Это давно стало черной дырой в нашем бюджете. И ладно бы, она и правда на себя эти деньги тратила, тут бы я молчала. Но она ведь старалась ради Гришеньки своего. А ему только дай да дай — палец о палец никогда не ударит. Вечно приходит к матери с пустыми руками, спрашивая чего поесть есть. На день рождения розочку принесет – мол, радуйся, мам! Под тридцать мужику, а он уверен, что все ему должны, и земля вокруг него единственного драгоценного крутится.
После того разговора свекровь затаила на нас крепкую обиду. Не звонила, не писала. Как кредит выплачивала – предположить боюсь. Сумма там для Дарьи Ивановны с ее зарплатой получалась просто астрономическая. Но мы больше помогать не спешили. О том, что жива и здорова, узнавали от ее сестры. Тетка по-прежнему часто навещала нас, охотно рассказывая, как живет Дарья Ивановна. Жила она теперь плохо.
Старший почти перестал с ней общаться – зачем, раз денег больше не дает? Это особенно расстраивало свекровь. Любимый ребенок отвернулся, когда прекратился золотой дождь. Это ли не очередное подтверждение того, что не было у Григория к матери никаких теплых чувств, только практичное потребительское отношение бедного родственника с вечно протянутой рукой?
Винила в охлаждении Гриши к ней Дарья Ивановна нас с Олегом. Больше ведь некого. В этом возрасте особенно трудно признавать собственные ошибки, а исправить их уже нет времени. Дети выросли такими, какими мы их вырастили. Так Дарья Ивановна, по сути, потеряла обоих сыновей. Правда, смири она свой вздорный характер, и позвони Олегу, тот бы не отказал, вновь помогать стал. Но свекрови не позволяла гордость, обида и уверенность, что оба ее сына предали ее на старости лет.
