Она бесцельно бродила по улицам до поздней ночи. Голова горела огнём, и в ней роились разные мысли.
Маша вытащила из духовки противень с пирогом, и кухню наполнил запах рыбы. Всё приготовлено именно так, как нравится её мужу, Пете. На плите кипел борщ, а на столе уже ждал пирог. Оставалось только сварить компот, но это Маша сделает, как только муж войдёт в дом.
Она накрыла пирог белоснежным полотенцем, чтобы сохранить его тёплым, и подошла к окну. Их дом стоял в середине квартала, напротив которого была автобусная остановка, на которую вскоре должен был подъехать автобус с Петей.
Маша не видела Петра уже три месяца — он работал вахтовым методом на другом конце страны. Три месяца на работе, три месяца дома. И как же сильно она ждала его возвращения! Частный дом, в отличие от квартиры, всегда требовал мужских рук. Дом принадлежал Маше. Когда они поженились пять лет назад, у Пети была квартира. Вместе они решили, что просторный дом будет для них лучшим выбором. Пётр продал свою квартиру и попытался вложить деньги в бизнес, но всё пошло не так. Бизнес прогорел, и последние три года Петя работал на вахтах.
Деньги, которые он привозил, были неплохими, но Маше было нелегко справляться одной целых три месяца. За это время она даже начинала забывать, что она замужем. Детей у них не было, потому что Пётр считал, что пока не время.
— Вот уеду я на три месяца, как ты будешь одна с ребёнком? Давай немножко подзаработаем. Я брошу вахту, найду работу в городе. Тогда и о потомстве можно будет подумать.
Однако подзаработать никак не получалось. Хоть и привозил Петя деньги, всегда находились необходимые траты. Вот даже сейчас, видимо, крыша в доме прохудилась, и в дождливую погоду в одной из спален появилось на потолке противное мокрое пятно, напугавшее Машу и заставившее поставить под ним тазик. Тазик пригождался каждый раз, когда шёл дождь. Воды в него набегало порядочно.
Петя уже знал об этой проблеме, так как они с женой созванивались регулярно, и обещал по приезду сразу же заняться крышей. А это дело не дешёвое, Маша понимала.
Муж у неё хороший — хозяйственный, любящий. Звонит каждый вечер, беспокоится о ней. Маша мужа любила. Каждый раз в день его приезда с вахты брала на работе выходной. Наготавливала всякие вкусности и ждала возле окна. Самолёт мужа приземлился ещё пару часов тому назад, а сейчас уже должен подойти обычный автобус, на котором Пётр добирался до дома. Так вот же он! Сердце Маши ёкнуло. Она увидела мужа с огромной дорожной сумкой.
Обычно, когда автобус отъезжал, Пётр счастливо махал рукой в сторону своего дома, прекрасно зная, что жена его поджидает у окна. В этот раз всё было не как всегда. Петя был не один. На руках у мужчины был ребёнок. Кажется, мальчик. Совсем маленький. Возраст ребёнка Маша определить не могла, так как с детьми дело имела редко.
Пётр был хмур и не помахал рукой. Да и руки у него были заняты. В одной руке сумка, в другой — ребёнок.
Мужчина пошёл к пешеходному переходу, а Маша замерла в недоумении. Чей это малыш? Кого-то с работы? Тогда почему Пётр несёт мальчика к ним домой? Да и вообще, кто мог доверить такого маленького мальчика Пете, который о детях ничего не знает?
Пётр вошёл в дом, небрежно бросил сумку и аккуратно опустил на пол мальчика. Ребёнок прижался к его ногам, испуганно глядя большими глазками на Машу и сунув палец в рот. Было видно, что малыш потерян, как и Маша. Она не бросилась к мужу, как обычно, а застыла в коридоре.
— Ну что, Машок, не поцелуешь мужа после длительного отсутствия? — протянул к ней руки Петя. Но на его лице и в глазах не было и тени веселья. Стараясь не задеть мальчика, Маша обняла мужа и даже ответила на его поцелуй. Но ей очень не терпелось спросить:
— Петь, а чей это мальчик? Что происходит?
Пётр тяжело вздохнул, отстранил жену, взял за руку малыша.
— Ваня, идём, я тебе что-то покажу. Давай снимем ботиночки и пройдём в комнату.
Пётр отвёл мальчика в спальню, усадил на кровать и сунул в руки макет самолёта, которым обычно так дорожил, и даже пыль с него велел стирать осторожно. Уже по одному этому Маша поняла, что случилось что-то серьёзное.
— Ты посиди пока здесь, а нам с тётей Машей поговорить нужно.
Мужчина прикрыл дверь в спальню.
— Покормишь меня, жена? — невесело улыбнулся он. — Да, конечно, идём, — спохватилась Маша.
Она налила мужу горячего борща, нарезала рыбный пирог, а сама застыла за столом напротив супруга, с тревогой ожидая, что он ей скажет. Пётр ел борщ, не поднимая глаз. Было видно, что мужчина не знает, как начать разговор.
— Это мой сын, — неожиданно «рубанул он с плеча». — Этот мальчик — мой сын!
Маша тихонько охнула, и сердце её забилось часто-часто. Больше всего на свете девушке хотелось, чтобы муж улыбнулся и сказал, что разыгрывает её. Однако на лице Петра не было и следа улыбки.
— Так получилось, Маш! — с горячностью схватил он её за руку. — Понимаешь, три месяца для мужчины — это очень много. Закрутилось у нас там с поварихой. Было это всего пару раз, а она забеременела.
— Так значит?!! — жёстко выдернула свою руку Маша. — Мне ты говорил, что детей заводить рано, а сам сыном обзавёлся?
Голос девушки дрожал от с трудом сдерживаемой боли и грозил перейти на визг.
— Ты думаешь, я хотел, чтобы так получилось? — продолжал оправдываться Пётр. — Она не сказала мне о своей беременности. Родила и поставила перед фактом. А то, что это мой мальчонка, сомневаться не приходится. Да и похож он на меня. Ты не заметила?
Нет, Маша сходства не заметила. Она не успела разглядеть мальчика, а сейчас, в один момент, этот ребёнок стал ей отвратителен. Он был как живое свидетельство измены мужа. И кое-чего в этой ситуации девушка всё равно не могла понять.
— Сюда-то ты его зачем притащил? Где его мать?
— Тут такое дело, нету её больше. Я, получается, его отцом официально был записан. Чего уж было отпираться. Так вот и пришлось мне Ваню забрать.
— И что теперь? — одними губами, еле слышно спросила Маша.
— Не знаю… Как рассудишь… Выгонишь — уйдём. Только знай, я всегда любил только тебя. Эта интрижка с поварихой случайной была. Ну, тяжело мужику одному столько времени, не сдержался. Один раз я тебе изменил, но клянусь, больше никогда такого не повторится, если ты простишь. Верен тебе буду до гробовой доски.
Маша смотрела на мужа и, несмотря на то, как ей было плохо, она видела, что он искренне раскаивается. Она давно уже привыкла жить его приездами и ожиданием и не мыслила своей жизни по-другому. Да, она простит его, но вот что только с мальчиком?
— А что с ребёнком? — всё так же тихо прошептала она. — Что ты планируешь делать с ним?
— Маша, куда же я теперь своего сына-то дену? — развёл руками мужчина. — Не простишь — вместе уйдём. Простишь — придётся тебе принять и его.
А вот это было уже куда сложнее. Практически невозможно! Как можно принять сына своего любимого от другой женщины? Петя каждый день будет заботиться о живом напоминании того, что было у него с другой!
Маша молча встала и также молча вышла из дома. Ей требовалось побыть одной. Она бесцельно бродила по улицам до поздней ночи. Голова горела огнём, и в ней роились разные мысли. Появилось даже желание броситься с моста, когда девушка подошла к реке. Но всё это была ерунда, и в глубине души Маша уже знала, как поступит. Она не представляла своей жизни без мужа. Придётся смириться и привыкнуть к мальчику.
Маша вернулась домой поздней ночью. Пётр давно спал в их супружеской спальне, а на разложенном кресле лежал чужой мальчик. На тумбочке горел ночник, и в его тусклом свете, подойдя к креслу, Маша пыталась получше разглядеть малыша. Он был худенький, бледный и спал очень беспокойно, дёргаясь всем телом. Нелегко пришлось этому малышу. Совсем недавно он потерял маму.
Маша постаралась искусственно вызвать в себе жалость к нему, но не получалось. Накатывала только неприязнь.
Ване было два года. Мальчик был робкий и необычайно тихий. Маша старалась не выказывать его сторону негатива. Однако малыш сам, каким-то своим детским чутьём почувствовал его и старался к Маше не приближаться. Он всё время жался к Петру, но и тот, казалось, особой нежности к мальчику не испытывает. Мужчина делал необходимое, не более того. Купал, кормил ребёнка, купил игрушки, наверное, больше для того, чтобы Ваня к нему не приставал и мальчику было чем заняться.
Первую неделю Маша не разговаривала ни с мужем, ни, тем более, с Ваней. По собственному дому она бродила как тень, всё время натыкаясь взглядом на неприятного ей человечка.
Пётр поначалу был насторожен, подлизывался к Маше, а поняв, что раз она не выгнала, значит готова простить, начал вести себя, как обычно. Занялся крышей, ремонтом потолка, и эти обыденные дела заставили супругов общаться. Сначала Маша отвечала односложно, но к концу первого месяца почти оттаяла и, чего уж греха таить, простила. А ребёнка видеть всё равно не могла! Пусть Пётр занимается им сам.
По прошествии двух месяцев у Маши появилась тревога. Скоро муж уезжает на вахту. Интересно, что он планирует делать с мальчиком? На вопрос жены Пётр недоумевающе вскинул брови. — Маш, ну не могу же я таскать его с собой на работу? Где мне, по-твоему, его оставлять, с кем? Конечно, он останется здесь. Я уже выбил для него место в детском саду. Остались только формальности. Будешь отводить по утрам и забирать вечером. Увидев, как жена негодующей качает головой, Пётр поспешил продолжить.
— Я же не заставляю тебя его любить. Вижу, что для тебя это невозможно. Заберёшь из садика, покормишь, и пусть себе ковыряется в своих игрушках. Ваня у нас вполне самостоятельный. Он не доставит тебе хлопот.
«Самостоятельный» Ваня, моргая своими большими светлыми глазами, выглянул из комнаты, и Маша поняла, что мальчик всё слышал. Впрочем, что он там понял? Что может понимать двухлетний малыш? Видимо, двухлетний ребёнок понимал больше, чем думала Маша. После отъезда Петра на вахту он стал совсем отстранённый. По утрам мальчик старательно одевался в садик, не прося ни о чём тётю Машу. Молча она отводила его туда, молча забирала, молча кормила ужином.
Пока однажды после садика Ваня не отодвинул от себя тарелку и не пробормотал, что не хочет кушать, и ушёл в выделенную для него комнату. В комнате было тихо, и дверь в неё была открыта. Время от времени, проходя мимо, Маша заглядывала туда. Мальчик не играл в паровозик, не строил ничего из кубиков. Он тихо лежал на диване с закрытыми глазами. Сначала Маша думала, что Ваня просто устал, но в очередной раз, пробегая мимо открытой двери, обратила внимание, что лицо мальчика ярко-красного цвета.
Ваня был светлокожий, бледненький, и эта краснота бросилась Маше в глаза. Нехотя она вошла в комнату и почти брезгливо поднесла руку ко лбу Вани. Дотронуться не успела, как почувствовала жар, исходивший от лобика. Маша испугалась, схватила мальчика за плечи, потрясла. Ваня долго не просыпался, а когда раскрыл глазки, они были мутными. Сам ребёнок был вялый, заторможенный.
— Ваня, ты что, заболел? — присела на корточки перед диваном Маша. — Тебе плохо? Давно ты себя плохо чувствуешь?
— Давно. Два дня болит тут и тут, — мальчик показал на голову и горло. — А вчера меня в садике рвало. Ваня отвечал невнятно и казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Быстро метнувшись к аптечке, Маша поставила Ване градусник и, не став дожидаться, что он покажет, начала вызывать скорую. Всё и так было понятно. Ребёнок просто горел огнём. Скорая не ехала долго. За это время Маша успела увидеть на градуснике страшную цифру 40, а Ваня опять впал в забытьё. Девушка дала ему жаропонижающее и бегала по окошкам, дожидаясь машины с красным крестом. За это время она искусала губы в кровь.
«Ваня, Ваня, ну как же так? Ты давно заболел и молчал, не жаловался. Терпел, а всё потому, что боишься страшную, ненавидящую тебя тётю. Ты такой тихий, такой хороший мальчик! Вот в чём ты виноват передо мной?»
— О, мамаша, будем госпитализировать, он же у вас хрипит, — нахмурилась фельдшер, прослушав Ваню.
Маша кинулась укутывать мальчика, взяла на руки и побежала в скорую помощь. В больнице она долго объясняла, кем ей приходится этот ребёнок.
— Это сын моего мужа, а я нахожусь в процессе усыновления. Совсем скоро я стану его мамой.
Сказав это, Маша собиралась соврать, но внезапно поняла, что она на самом деле так сделает. За один вечер огромная корка льда, что покрывала её сердце, растаяла. Растаяла без следа от тепла этих горячих ручек, что обвивали её шею, пока она везла Ваню в скорую помощь. В больнице они пролежали две недели, и Маша, пожалуй, была самой беспокойной мамочкой в отделении. Трясясь над мальчиком, она мерила ему температуру чуть не каждый час и поднимала на уши весь медперсонал, если температура не спадала. Наградой ей стали восторженные глазки Вани и его ручонки, когда он тянулся к «новой» тёте Маше. Мамой мальчик назвал её позже, уже когда Пётр вернулся с вахты. Это случилось так естественно, но Маша потом проплакала всю ночь. К этому времени она усыновила Ваню официально, записала себя его матерью. Теперь она знала, что этот мальчик её сын не только на бумаге, а и в душе.
Прошло полтора года, и Ваню было не узнать. Теперь это был весёлый, вполне подвижный мальчик, души не чаявший в своей новой маме. Он не отходил от Маши, абсолютно потеряв интерес к отцу. Петру это было только на руку, и мужчина выдохнул с облегчением.
А потом случилось страшное. Пётр уехал на вахту, и вскоре Маше поступило известие, что автобус, везший вахтовиков, свалился в пропасть. Он многократно перевернулся, а потом его ещё присыпало снегом, так что часть тел так и не была найдена. Среди них и мужа Маши.
Маша чуть с ума не сошла от горя. Она любила мужа и от всепоглощающего горя её спас только сынишка. Это же такое счастье, что она не одна, что у неё теперь есть Ваня! Маша жила только им.
Через год Петра официально признали без вести пропавшим, а через два должны были признать умершим. К тому времени Маша уже смирилась с потерей мужа. До признания его умершим оставалось две недели, когда Петя появился.
Случилось это весной, в дождливую погоду. Войдя в дом после прогулки с Ваней, Маша не обратила внимания, что дверь не заперта. Гораздо больше в тот момент её волновало, не промочил ли Ваня ноги. Она разула мальчика в прихожей, потрогала носочки. Успокоившись, велела сыну бежать в свою комнату, переодеваться.
— А я сейчас поставлю чайник, и мы с тобой попьём горячего чаю, — весело говорила женщина, входя на кухню.
Последние слова замерли у неё на губах. За столом, как ни в чём не бывало, сидел её муж и ел курник, который Маша испекла утром.
— Не пугайся, Машок, я живой, — подмигнул ей мужчина. — Да не пугайся ты так, говорю, — вскочил Пётр из-за стола, видя, что Маша вот-вот грохнется в обморок. — Не было меня в том автобусе, не было.
— Где же ты был тогда целых два года? — прошептала Маша, тяжело опускаясь на табуретку.
— У женщины одной жил. Я собирался поехать на вахту, правда, и уже почти сел в тот злополучный автобус. Но позвонила мне одна старая знакомая и позвала смотаться с ней на юга. Она решила прикупить себе там недвижимость. Обеспеченная, знаешь ли, женщина. Чуть постарше меня, но это не важно. Потом уже там, на море, я услышал про автобус и решил — значит так тому и быть. Это судьба. Для тебя я буду погибшим, а жить останусь с ней.
— Ты… ты… мерзавец! — бормотала Маша, не в силах внятно произносить слова. — Если бы ты знал, что я из-за тебя пережила. Зачем же ты приехал сейчас?
— Дело в том, Машок, что у нас с ней сейчас общий бизнес и всё такое. В общем, решили мы с этой женщиной узаконить отношения. Я приехал за разводом и за Ваней.
— Что? Что ты сказал? За Ваней? Зачем он тебе?
— Говорю же тебе, моя новая избранница старше меня. Семейная жизнь у неё не сложилась из-за того, что она не может иметь детей. А она очень хочет. Мы поженимся, заберём Ваню и будем воспитывать его.
— Ни за что!!! — заорала Маша, у которой внезапно прорезался голос. Её руки, машинально пошарив по столу, схватили вилку. Петру стало реально страшно. В этот момент Маша походила на невменяемую.
— Я не отдам тебе сына, ни за что на свете не отдам. Женитесь, делайте что хотите, но Ваня мой сын. Официально мой, по закону. Вам стало скучно, и вы решили завести себе новую игрушку в виде мальчика? А если он не придётся ко двору, что тогда?
— Маша, брось вилку, — Пётр следил за её рукой и облегчённо вздохнул, когда Маша разжала пальцы, и вилка с глухим стуком ударилась о стол. — Ты сейчас просто в ярости. Тебя гложет ревность из-за того, что я ушёл к другой. А Ваня? Он тебе не важен, он тебе никто.
— Никто? — прищурилась Маша. — Хорошо, тогда давай спросим у него самого, с кем он хочет остаться. Он уже достаточно большой, чтобы принять решение.
Маша не успела договорить, как в проёме двери появилась маленькая фигурка. Ваня, услышав последние слова, бросился к Маше и обнял её за талию, всхлипывая:
— Мама, я хочу остаться с тобой. Не отдавай меня ему.
— Конечно, не отдам, Ваня, — сказала Маша, посадив его к себе на колени. — Ты мой сын, и я без тебя не смогу. А ты, — она злобно посмотрела на Петра, — убирайся. Ты всё слышал! Сын хочет остаться со мной. Ты получишь свой развод, но о нём забудь. Попробуешь его забрать — я тебе этого не прощу.
— Да и плевать! — выкрикнул Пётр.
Он хотел уйти с гордо поднятой головой, но не смог удержаться и сунул в рот последние куски курника, которые остались на тарелке, прежде чем встать.
— Делай что хочешь, ты сама себе хуже делаешь! Воспитывай теперь чужого мальчишку. Своих ты никогда не заведёшь, потому что с прицепом тебя замуж никто не возьмёт.
— Замуж мне и не надо. Ещё одного такого, как ты, пережить не хочу, — крикнула Маша ему вслед. — Мы с Ваней и вдвоём справимся, а ты просто дурак.
