Метель бушевала со вчерашнего вечера, даже тут в лесу, вековые ели и кедры не могли заслонить от непогоды. Все тропки егеря Степана Кузьмича занесло, заровняло снегом. И просвета в снежной каше не было видно, сколько дней ещё продержится непогода.
Да это пустое беспокойство, долго ли ему умело протоптать новые тропы широкими охотничьими лыжами, как только природа угомонится. Да и запасов крупы, сухарей, вяленного мяса, да чая из сушёных трав и ягод хватит ни на одну неделю. Беспокоило Кузьмича, а именно так его величали местные жители соседних деревень, другое: видать не пригодятся запасы, да и по лесу ему больше не ходить.
Потому как ещё со вчера приметил Кузьмич тёмный силуэт, мелькавший то тут, то там в пурге меж деревьев – старуха в балахоне с капюшоном, скрывающим глаза.
Никак костлявая за ним пожаловала. Не каждый её приметит, когда его час подходит, а от намётанного взгляда Кузьмича никакому движению в лесу не скрыться – будь то мышь прошмыгнёт, будь то птаха малая пролетит.
Сидит Кузьмич, чай горячий хлебает, в окно поглядывает, жизнь прожитую вспоминает, об одном сокрушается: рано пришла за ним мрачная гостья, шестьдесят лет Кузьмичу всего, крепкий ещё мужик. Ну что ж, каждому свой черёд, жаль только владения свои, да всё, чем он в лесу заведует оставить не на кого. Назначат потом, конечно, кого-то, так ведь разве ж кто с такой душой будет зелёное царство почитать? У него, у Кузьмича, любовь к лесу в крови считай, прадед его Егерем был, дед, отец, вот и сам Степан Кузьмич всю жизнь тут в лесу. В деревню выходит только по большой надобности.
Остальные сами придут, коли понадобиться что. У них то и выменяет Кузьмич шкурки, мясо, орехи на хлеб, соль, да крупу. Глядишь, ещё лишний раз в деревню можно носа не показывать. Жена Степана – Дарья, хоть и любила мужа, а по людям скучала, раза два в неделю в деревню ходила, вместе с продуктами и новости приносила, вечером под треск жаркой печи пересказывала.
Вспомнив это, Кузьмич с тоской посмотрел на пустой табурет напротив. Любил он свою Дарью, двадцать лет назад схоронил, а печаль жила в его сердце будто вчера это было.
Не получалось у Степана с Дарьей с детками. Три выкидыша Дарья пережила ещё в молодые годы, а потому уж совсем не беременела. Почти сорок лет Дарье было, когда удивила она мужа новостью, что ждёт ребёнка.
— Ты вот что, давай-ка собирайся к тётке в деревню, у неё пока поживёшь. Там, всё-таки, фельдшер рядом, случись чего. – Распорядился тогда Степан. На том и порешили, да только не помогло. Во время родов Дарья умерла, и сынок их тоже. Ох и горевал тогда Кузьмич. Люди думали, как бы в след за женой не отправился. Года два его в деревне не видели совсем. Потом, когда появляться начал, стал ещё молчаливее, ещё мрачнее, так люди сами лишний раз его стороной обходили. Разве ж кому интересно было, что только с виду Кузьмич хмурый, а в душе добрый, да заботливый? А иначе как, без доброты ко всему живому? Любить и заботиться обо всем живом, Кузьмич ещё с детства выучился, отец его так учил, а того, его отец. Вот и сокрушался, прихлёбывая горячий чай, Кузьмич о том, что не на кого будет ему владения лесные свои оставить.
Из задумчивости его вывел шкрябающий звук за дверью, будто кто-то слабо по двери скребёт. «Сама пожаловала» — Подумал Кузьмич и пошёл открывать.
Уж в каком виде представлял он смерть свою, не известно, да только вместо неё на пороге, вцепившись одной рукой в косяк стоял ребёнок. Лет десять, весь заснеженный, шапка на самые глаза наползла, не пойми мальчишка или девчонка.
— Ох ты ж! Откуда в такую погоду? – Удивился Кузьмич, успев подхватить маленького гостя. От холода и усталости ребёнок буквально упал на порог.
— Там мама, ей очень плохо. – Выговорил мальчишка (ребёнок оказался мальчиком) после того, как Кузьмич растёр, отогрел его и поил горячим сладким чаем.
— Где? Вы как в такую погоду здесь оказались? – Спрашивал Кузьмич, уже одеваясь.
— Мы бежали, бежали, потом снег повалил, заблудились. Там у оврага поваленное дерево, яма у корней, мы укрылись. Только маме всё хуже и хуже, она уже не откликается. Вот я за помощью и пошёл. – Всхлипывал мальчишка рассказывая.
Дерево это Кузьмич хорошо знал, рукой подать от его избы, на поляне перед оврагом. Старое дерево, действительно, уже несколько лет лежало там, вырванное сильным ветром с корнями. Росло оно неудачно, другие деревья удержались, а оно завалилось, образовав корнями небольшую пещеру.
— Всё будет хорошо. Я скоро вернусь с твоей мамой. Только не выходи. – Наказал Кузьмич и скрылся за дверью в снежной кутерьме.
Женщина была без сознания, но слабое дыхание давало надежду. «Молодец, малец, не побоялся снега и мороза» — похвалил про себя Кузьмич, мальчишку, понимая, что его мама в очень тяжёлом состоянии.
Уже в избе, раздев женщину, Кузьмич увидел, что из правого бока у неё сочится кровь, порез был не глубокий, но длинный, поэтому рана полностью не затянулась.
— Мама не умрёт? – Взволнованно спросил мальчишка.
— Не умрёт. – Успокоил Кузьмич, понимая, что лучше б рядом был врач, да только в такую погоду до деревни не добраться.
Кузьмич промыл рану, достал какую-то душистую мазь с верхней полки и организовал что-то вроде компресса. Тепло избы тоже сделало своё дело, дыхание женщины стало ровнее.
— Маме нужно выспаться и отдохнуть, чтоб набраться сил. И тебе тоже. Так что ешь и спать. – Сказал Кузьмич, накладывая в тарелку разогретую на печи похлёбку. Мальчишка с жадностью принялся за угощение. – Зовут то тебя как? – Спросил Кузьмич. – Мишка. – С набитым ртом еле выговорил мальчишка. Кузьмич одобрительно качнул головой.
— За кем бы ни пришла, за мной или за ней – стороной иди. И мальчишке мать нужна, и я им ещё пригожусь. – Строго сказал Кузьмич, глядя в окно, когда Мишка уже спал. Кузьмичу показалось, что тёмный силуэт мелькнул и тут же растаял за деревом. – То-то же. – Крякнул Кузьмич.
Почти сутки женщина лежала с горячкой, металась в бреду, вскрикивая: «Мишка, беги!», но так и не приходила в себя. А погода всё не унималась, значит до фельдшера не добраться. Кузьмич делал всё, что мог: менял повязку, поил какими-то травами, обтирал испарину с горячего лица женщины. На второй день жар спал, но глаз женщина не открыла.
— Теперь беда точно стороной прошла. – Заверил Мишку Кузьмич. Мальчишка доверчиво посмотрел на бородатого спасителя.
— А вы один тут живёте? Не страшно вам? – Спросил он.
— Один живу. Кого мне бояться? Диких зверей? Так ведь самый страшный зверь – это человек. – Кузьмич заметил, как Мишку передёрнуло. – Расскажи-ка лучше, как вы с мамой в лес попали, да ещё в такую погоду?
Кузьмич хоть и жил в своей избе почти отшельником, но большие новости всё же знал. Слышал он, что времена сейчас везде тяжёлые, неспокойные, работы повсеместно нет, что в городе, что в деревне. Простой люд выживает как может. Да много развелось бандитов: грабят, убивают, за копейки, кто в подворотне карманы обчистит, кто на трассе промышляет, сколько их уже пропало без следа, кто частным извозом деньгу закалымить хотел. И вот до чего дошли, что по деревням орудовать начали: с расчётом не только продуктами, но и сбережениями поживится, да из дворов несли всё, что унести можно.
А ведь было время, когда и калитку, и дверь на ночь даже не закрывали. Той ночью в дом Мишки, его мамы Любы и бабушки Зои Ильиничны тоже пришли четверо. Может, и хотели они по-тихому всё сделать, да бабушка старая давно уж бессонницей мучалась, вышла глянуть, что за шорохи в ночи. Только и успела коротко вскрикнуть, когда один из бандитов нож ей в спину воткнул. От этого крика Люба с Мишкой и проснулась. А дом их крайний стоял, к соседу бы за помощью бежать, да это свой дом обогнуть нужно, не прошмыгнуть незамеченными.
Оделись наскоро, но тихо, в окно хотели выскочить, пока незваные гости в дом не вошли. Мишка первым полез, только на снег спрыгнул, тут за спиной, шум, грохот, мама вскрикнула точно так же, как бабушка, Мишка замер на месте. А потом услышал мамин крик: «Мишка, беги!». Хотел было к соседу, а из-за угла наперерез уже один здоровый мужик бежит, вот и бросился к лесу. Бежит, падает, валенки в снегу вязнут, слышит, вот-вот настигнет кто-то. Упал в очередной раз, руками голову закрыл от страха, и вдруг, мамин голос: «Вставай, сынок, надо бежать». Побежали вместе, хотели в лесу до утра схорониться…
— Тут пурга началась, заплутали. Шли, шли, пока из сил не выбились, потом вот под деревом схоронились. А маме совсем плохо стало. Тут уж я и пошёл помощи искать. – Закончил свой рассказ Мишка.
— Молодец, парень. Храбрый, сильный, настоящий медведь. – Кузьмич потрепал Мишку по голове. Ещё раз убеждаясь в правоте своих слов, что самое страшное животное – это человек. – Ну а папка твой где? – Спросил Кузьмич, понимая, что одиноких женщин и ребёнка даже защитить некому было.
— Папка три года назад на заработки уехал и не вернулся. – Ответил Мишка нехотя и отвернулся к окну.
— Помер. – Уточнил Кузьмич, забыв, что разговаривает с ребёнком.
— Другую семью завёл. – Буркнул Мишка. Кузьмич понимающе кивнул головой и больше расспрашивать не стал.
К вечеру погода утихомирилась, а Люба открыла, наконец-то, глаза.
— Мишка, сынок. – Слабым взволнованным голосом позвала она, пытаясь встать.
— Я тут, мама, я тут. Ты лежи, не вставай. – Мишка подбежал к маме. – Сейчас дядя Кузьмич отвар заварит, а, может, похлёбку поешь? Знаешь, какая вкусная. – Мишка суетился вокруг мамы. Люба, улыбаясь, обнимала сына.
— Кто такой дядя Кузьмич? – Шёпотом спросила она.
Мишка стал рассказывать, как не побоялся метели и пошёл искать помощь, как Кузьмич спас его и Любу.
— Он старый, угрюмый с виду, но добрый. – Добавил в конце Мишка.
«Старый» — хмыкнул про себя Кузьмич. Он давно стоял у печи за шторкой, отделяющей кухоньку от комнаты. Люба и Мишка так обрадовались друг другу, что не услышали, как он вошёл. Теперь Кузьмич громко откашлялся, чтоб обнаружить своё присутствие и заглянул за шторку.
— Слышу, вам стало лучше. – Он постарался, чтоб его голос прозвучал мягче.
— Спасибо вам огромное! За всё спасибо. Без вас бы… — Люба благодарила спасителя, обратив внимание, что сын явно перегнул с возрастом.
— Это всё Михаил. – Поправил Кузьмич. – Ну а сейчас вам нужно набираться сил, а значит, хорошо поесть.
— Надо в деревню возвращаться. Там ведь мама. – После ужина Люба тяжело вздохнула, вспоминая события той страшной ночи.
— Завтра с утра провожу. Сегодня тебе ещё нужен отдых. – Кузьмич не заметил, как перешёл на ты. Люба благодарно кивнула головой.
Кузьмич прокладывал лыжню, таща за собой большие сани. Обычно в них он вёз валежник или подстреленного лося, сейчас там удобно устроились Люба с Мишкой. Люба восхищалась про себя не дюжей силой этого широкоплечего великана. Слышала она про местного егеря и раньше, конечно, но лично быть знакомой не довелось.
«Какой же он старик. Мужчина в самом рассвете сил. Ну а то, что молчалив, так другие только языком и горазды чесать». – Подумала она, вспомнив своего бывшего мужа. Что что, а сказочное будущее для семьи у Любиного мужа получалось рисовать очень хорошо, только по факту осталась она в тридцать пять лет одна с сыном, да престарелой матерью, без мужской руки в доме. Ну ничего, за три года как-то приспособилась и мужскую работу по дому делать.
— Когда я вырасту, буду сильный и смелый, как дядя Кузьмич. – Говорил между тем Мишка, подтверждая Любины мысли.
Добрались до дома, там уже соседи встречать выбежали. Нашли они на утро следующего дня Зою Ильиничну, получается к похоронам Люба с сыном как раз и успели.
— Мы уж думали всё, пропали вы, по весне только и найдём где. – Переплюнув через плечо сокрушалась соседка. – Так что уж не обессудь, как смогли сами всё подготовили. — Люба благодарила её со слезами на глазах.
За хлопотами никто и не заметил, как Кузьмич пропал. Первым спохватился Мишка. «Да, не хорошо получилось» — подумала про себя и Люба, которой всё казалось, что не все слова благодарности ещё сказаны.
Ну что ж, зажили дальше, только Люба нет, нет, да и вспомнит тёплые тёмные глаза Кузьмича под кустистыми бровями. Вспомнит, да вздохнёт. Кузьмич меж тем тоже, как войдёт в пустую избу, вздохнёт: за двадцать лет уж привык к одиночеству, казалось бы, а тут пару дней всего-то и слышны были чужие голоса, а даже дом с ними ожил будто. Мишка, какой смышлёный парень, толк бы из него непременно вышел, тяжко без отца, небось. А Люба – до чего красивая женщина, уставшая, но красивая.
Думал Кузьмич, думал, а потом собрал гостинцев: зайчатины замороженной, лосятины вяленой, бруснику мочёную, чай травяной, по своему секретному рецепту, да варежки меховые, сам мастерил, и к знакомому дому знакомой тропой. Люба зарделась, руками всплеснула, увидев долгожданного гостя. Долго сидели чай пили, разговаривали. Так и стал Кузьмич в доме частым гостем. Мишка и то уж давно за взрослых всё понял, а они только и сидят за чаем, столько чая не выпить, а расстаться всё не могут.
— Дядя Кузьмич, а оставайся у нас насовсем. – Сказал как-то Мишка, когда Кузьмич в очередной раз собрался уходить. Любу в краску кинуло, но тоже стоит головой кивает.
— Не могу я без леса. – Пожал плечами Кузьмич. – Вот если б вы согласились со мной в моей избе жить…
— Ура! А ты меня из ружья стрелять научишь? – Обрадовался Мишка.
— Научу. И лес слышать научу, и видеть такое, что другие не видят. – Пообещал Кузьмич, а сам на Любу поглядывает. А она опять головой кивает – согласна, мол.
Через год Люба родила дочку Вареньку. А Степан Кузьмич жил долго, так что ещё на свадьбе дочкиной погулять успел. Да и владения лесные свои было ему на кого теперь оставить, Михаил по его стопам пошёл. Научил его Кузьмич лес любить, видеть, слышать и не бояться. Хорошему человеку лес обязательно поможет, как помог тогда в зимнюю метель им всем троим и отблагодарил Кузьмича долгожданным счастьем.
