– Всё, ребят, всем пока!
Роман запрыгнул на подножку уже набирающего ход поезда. С перрона ему кричали и свистели его друзья. Рома улыбался. Три года, как он пришёл из армии, уже и учился заочно, и работал. А времени вырваться не было.
Романа с ребятами из этого города свёл детский дом. Вернее, тогда эти ребята были совсем детьми, но теперь взрослые, достойные люди. Анька и Петька поженились, работают, домик в ипотеку взяли и ждут малышку.
Ромка по-хорошему завидовал им. У него жизнь сложилась совсем по-другому. Всё время, пока он был в детском доме, да и потом (правда, не так уж активно, потому что основное он уже знал) Рома пытался узнать, кто он, откуда, и почему вообще оказался в приюте. Какие-то совсем неясные воспоминания, что-то такое туманное всплывало где-то глубоко в мозгу. Но ухватить эти мысли не получалось. Что-то было хорошее там, далеко.
Всё, что он мог узнать, это кто привел его в детский дом. Мужчина был на вид совсем молодой, около тридцати, прилично одет и ещё… Он думал, что его никто не видит, поэтому поворачивался к окошку, из которого за ним следила уборщица Баба Нюра всеми сторонами тела. Она говорит, что рассмотрела очень хорошо его поганую рожу.
– Я же тогда лучше видела. Мне только за пятьдесят перевалило, считай молодуха ещё. Вот как вышло. Я значит, в свою подсобку зашла — а там под окном этот маячит… Тогда ещё в детдоме охранника не было, да и ворота так серьезно не запирали. Показался он мне подозрительным, дерганый какой-то. Я ведро-то поставила и стала смотреть на него. А в каморке у меня лампочка как на грех перегорела, на улице фонарь исправно работал. Вот и получается, я его вижу, а он меня нет. Топтался он, топтался, а потом шаг в сторону сделал. Я и смотрю, что мальчонка с ним, маленький совсем, кроха, года три, наверное, и этот мужик значит, что-то ему объясняет. А детёнок смотрит на него, как будто внимательно слушает, как взрослый. Потоптался он, потоптался, а потом берет дитя, ставит на крылечко, звонит звонок и убегает. Я на улицу скорее, думаю, сейчас догоню, заставлю, гад такой, в глаза посмотреть, но где там, припустил как спринтер. Я его хоть щас узнаю, хоть и ночь почти была, и зима, и он в шляпе был и под столбом крутился. Нос у него большой и острый. Знаешь, говорят про таких «Казанова». Ты уже ревел белугой, поэтому не могла я далеко побежать. Одно скажу, был он без машины, так что точно местный какой-то. Кинулась к тебе, а у тебя ручонки холодные, даже варежки гад не надел.
Этого всего Ромка уже не помнил. Но много размышляя, решил, что скорее всего это был его отец. А вот что произошло с матерью, никто даже представления не имел. Но все, а особенно баба Нюра, утверждали, что мальчик был упитанный и ухоженный. Только доктора смутило большое бледное пятно на груди. Она думала, что это какой-то ожог, но нет, после нескольких осмотров специалистами, оказалось, что это разновидность родимого пятна. Это пятно и правда было странным: начиналось почти на животе и острым углом уходило вверх, почти доставая шеи. Рому оно никак не беспокоило. А баба Нюра говорила, что такие пятна обычно передаются по наследству.
Ромка только смеялся.
– Баб Нюр, если ты думаешь, что я пойду по пляжам искать родственников, то ты ошибаешься.
Баба Нюра только вздыхала. Так хотелось ей, чтобы у ее Ромки все было хорошо. Почему? Потому что после детского дома баба Нюра забрала Ромку к себе.
– Нечего, пока жилье дадут, таскаться везде, дома жить будешь.
Ромке тогда плакать хотелось, но он же мужчина, он не какой-то там слабак. Про то, как он плакал раньше, в колени бабы Нюры, он старался не вспоминать. А бывало такое нередко. Почему-то уроки справедливости стояли всегда на первом месте, и не важно, что ему всегда доставалось, чтобы он особо не выступал. Пусть с разбитым носом, пусть в слезах в подсобке у бабы Нюры, но он всегда знал: он прав. Он кому-то помог, и это самое важное. Баба Нюра гладила его по голове и приговаривала: «Ох, Рома, хорошо, конечно, что ты такой человек, добрый да справедливый, только нелегко тебе по жизни придется с твоей-то справедливостью. Ох, нелегко».
Тогда он не понимал, почему она так странно говорит. Вроде он все делает правильно, а вздыхает и переживает так, как будто неправильно. Понял все только когда вырос.
Аня с младенчества была в детском доме. А вот Петька пришел к ним, когда Ромке уже 11 исполнилось. Рома всегда был хлипеньким, хоть и долговязым. Петька пришел из семьи: папа и мама много употребляли, и это привело к вполне логическому завершению – оба не проснулись после очередной бутылки какой-то дряни. Первое время Петька вел себя тихо, а потом случилось то, что сблизило их «троицу» навсегда.
Аня была рыжей. На тот момент ей было 10, но роста в ней максимум на 7. Каждый, кому не лень, издевался над рыжей девочкой как мог. Она давно уже привыкла и только понуро опускала голову. Но находились те, кому морального унижения было мало. И они пытались стукнуть посильнее, дернуть за косичку, чтобы девочка заплакала.
В тот день какие-то ребята постарше с самого утра задирали Аню, а потом и вовсе начали толкать и пихать ее. Конечно, Ромка со своим чувством справедливости пройти мимо не мог. Он так старался защитить её, но силы были явно не равны. Через 10 минут Ромка уже валялся на земле, а ребята пинали его ногами. Аня кричала и пыталась бить портфелем нападавших. Ромка знал: самое главное – закрыть лицо. Потому что синяками в школу не пустят, а учиться он любил. Он прижал руки к лицу и зажмурился, но сверху вдруг послышались визги, и он почувствовал, как его кто-то поднимает. Перед ним стоял Петька:
– Ты чё в драку полез, если не умеешь драться?
– А что я по-твоему должен смотреть, как девчонку бьют?
Петька подумал немного, протянул руку:
– Ты нормальный. Давай дружить.
Аня смотрела на спасителя с таким восхищением, что Ромке пришлось ладошкой вернуть ее челюсть на место.
– Закрой рот, муху проглотишь.
Петька рассмеялся.
– Слышь, мелкая, если что, говори мне, и вообще, говори, что под моей защитой.
Петька взялся за физическую форму Ромы. Сначала мальчику совсем было неинтересно, он предпочел бы книжку, но Петька умел быть настойчивым. И постепенно Ромка втянулся. По физкультуре вместо трояка навсегда закрепилось «5». Бицепсы стали крепкими и увеличились, и Ромка вдруг заметил, что на него с восхищением смотрят девочки.
Петька уходил во взрослую жизнь первым. Аня тихо плакала, а он приобнял ее и сказал:
– Ну, чего ты, малявка? Я приеду, не плачь, правда. Я тебя когда-нибудь обманывал?
Приехал Петя всего раз, а потом его забрали в армию. В следующий раз он появился, когда Аня уже сумку паковала. Вошел к ней в комнату, красивый, подтянутый, в военной форме и протянул цветы.
– А я за тобой, мелкая, тоскливо так без тебя.
Аня к тому времени превратилось в настоящую, медноволосую красотку. Когда она повернулась к Петьке, он и букет выронил.
– Ничего себе, какая ты стала, просто вау! Может быть, ты теперь не захочешь за меня замуж-то идти?
Аня улыбнулась.
– Захочу. Ты тоже стал вау.
Петьку отправили служить в этот город, откуда сейчас возвращался Ромка. Он подумал, что обязательно, хоть камни с неба, но нужно съездить, когда у них родится малыш. Никому не позволит быть его крестным, только сам.
Он расположился в своем купе. Пришлось потратиться вместо плацкарта, потому что, как приедет, времени только переодеться и сразу на работу. Поэтому нужно хорошо выспаться. Его работа ошибок не прощает. А работал Рома на стройке, только не простым строителем, а высотником. Платили хорошо, на сверхурочные не вызывали, так что и на учебу время оставалось.
Он быстро переоделся в легкий спортивный костюм, хотел уж было лечь, как вдруг услышал какую-то ругань, перебранку. Мужской голос кого-то долго и нудно оскорблял и предлагал покинуть купе. Рома прикрыл глаза. Наверное, подвыпившие ссорятся. Но через секунду мужскому голосу отвечал плачущий голос старушки. Он так похож на бабин Нюрин, другой, конечно, но… Что это? Бабушка? И она плачет? Рома был уверен. Он выглянул из купе.
Рядом с соседней дверью стояла молоденькая, испуганная проводница.
– Что там?
Девушка шепнула ему на ухо.
– Чинуша какой-то. Бабуля случайно качнулась вместе с поездом и зацепила стакан с чаем, испортила ему рубашку.
У мужика был подвешен язык, и пожилая женщина слова не могла вставить. А что ей оставалось делать? Кто он, а кто она здесь, в поезде? Никто не знал, что он просто чиновник средней руки, ведь он вел себя почти как мэр. Видимо, поэтому и перечить ему никто не смел.
– Ну, чего вылупилась, карга старая? Говорю тебе, пошла вон, пока ты тут все не испортила!
Рома шагнул вперед.
– Слышь, мужик, ты бы полегче на поворотах. Перед тобой пожилой человек, все-таки, она могла бы и тебе в матери годиться. И она заплатила за билет, так что имеет право ехать здесь, как и все.
Эдуард Андреевич в удивлении посмотрел на нахала.
– Что? Да ты знаешь, кто я? Один звонок – и ты навсегда в одном месте.
– Мне плевать, кто ты. Если ты не знал, то я тебе расскажу. Челюсти ломаются одинаково, и у тех, кто кто-то, и у тех, кто никто.
Эдуард Андреевич хотел ещё что-то сказать, но Рома нагнулся к бабушке.
– Пойдемте в моё купе, поменяемся местами. Вы там поедете, а я здесь.
Старушка благодарила и плакала. Проводница в восхищении смотрела на Романа. Он вернулся через минуту, бросил дорожную сумку на сиденье и расстегнул рубашку. Чиновник побелел.
– Это что у вас?
Рома глянул на родимое пятно.
– Не бойся, это не заразное. Пятно у меня с рождения, родимое. И я вы…
– Господи!
И чиновник тихо сполз с полки на колени.
– Эй, мужик. У тебя чего, крыша поехала?
Эдуард молча расстегнул рубашку. На груди красовалось точно такое же пятно.
– Я в твой город еду, чтобы найти тебя и попросить прощения. Спать не могу, в последнее время все твой плач слышу…
Рома смотрел на него.
– Это ты, получается, оставил меня у двери детского дома?
– Я… Я оставил, потому что я малодушная скотина. Прости меня, понимаю, что такое не прощается, но попытайся. Потому что это не все зло, которое я сделал.
Рома, хоть и было ему противно, помог встать Эдуарду и сесть.
– Рассказывай.
– Мы с Мариной познакомились случайно. Я тогда уже… надо было на дочке директора автобазы жениться, чтобы хоть чего-то добиться. А тут Марина – веселая, красивая, легкая. В общем, забеременела она. Я сразу и уехал, мне такие проблемы не нужны были. Как она меня разыскала, ума не приложу. Дверь открыл – она стоит, бледная, за руку тебя держит и говорит: «У меня онкология, я ложусь в больницу. Думаю, что в последний раз, не выйду я оттуда, позаботься о сыне. А через два часа моя жена вернуться должна была… Ну, если бы я ей такой подарок… Они бы с отцом в порошок меня стёрли. Я тебя туда и отвёл… А через неделю мы уехали в другой город жить. Спустя семь лет — на пороге Марина. Говорит, что едва разыскала меня, что она попала под какое-то экспериментальное лечение, лечилась год, а шесть лет искала. Что мне оставалось? Я и сказал, что ты умер.
Рома поднял глаза.
– Где сейчас мама?
– Я не знаю точно, но последнее, что я узнал, что она после инсульта попала в дом инвалидов. Это в твоем городе. Но давно было, может, лет 10 назад, почти сразу после того, как я ей сказал… Ну, что, ты простишь меня?
Рома молча вышел из купе, подошел к проводнице. Анна покраснела.
– Простите, я все слышала, слишком уж голос у него громкий. Вы можете расположиться в моем служебном купе, там две полки.
– Спасибо. И ещё, мне кажется, я знаю, о каком доме инвалидов идет речь.
Рома не попал на работу. Он позвонил, предупредил, сказал, что очень срочные семейные дела. Катя, так звали проводницу, поехала с ним. Он был очень благодарен, потому что было страшно.
– Марина зовут. Лет 10 назад, может чуть больше, попала к вам после инсульта.
– Есть такая. Мария Павловна, очень хорошая женщина. Только она говорила, что у нее нет родственников, и даже сын умер. А вы кто?
А Рома растерянно пожал плечами.
– Наверное, сын, если это она.
Женщина внимательно посмотрела на него.
– Идите за мной. Марина Павловна, к вам посетители.
Женщина в инвалидном кресле оторвалась от вязания и улыбнулась. Медсестра произнесла:
– Господи, как вы похожи!
Медсестра отступила. Марина выронила вязание:
– Я знала! Я знала, что ты жив! Ты не мог умереть, я бы почувствовала.
Прошло два года. Марина, пройдя лечение и реабилитацию, оплаченную Романом, читала годовалому внуку сказку, а Катя готовила для всех праздничный ужин. Ведь сегодня она узнала, что вновь беременна.
