Василий Сергеевич уже в третий раз услышал звонок телефона из кармана. Наконец он отпустил своих подчинённых, сотрудников женской колонии, и быстро поднял трубку.
— Алло?
Сначала была тишина, а затем раздался раздражённый голос воспитательницы его сына.
— Василий Сергеевич, я уже не первый раз вам звоню!
Он моментально осекся, понимая свою вину.
— Простите, Илона Даниловна, у меня было совещание, не мог ответить. Что-то случилось?
— Конечно, случилось, но ничего страшного. У Костика поднялась температура. Это просто простуда, но он не может оставаться в группе, чтобы не заразить других детей. Вам нужно срочно приехать и забрать его домой. Он уже целый час сидит в медицинском кабинете.
— Илона Даниловна, понимаете, я тоже на работе, не могу вот так сразу сорваться…
— Это уже не мои проблемы, Василий Сергеевич. Если вам не жаль сына, который сидит один в кабинете, то ради Бога, — ответила Илона Даниловна с такой твёрдостью, которая иногда переходила в грубость.
Родители её за это прощали, ведь с детьми она была совсем другой — заботливой, мягкой, для каждого словно мама и наставница. Дети обожали молодую воспитательницу, дома постоянно обсуждали, что сказала или кого похвалила Илона Давыдовна. Дружные, умные, воспитанные — её воспитанники были для неё как семья.
Василий Сергеевич, торопливо натягивая куртку, выбежал из кабинета и крикнул Рите:
— Я в садик за Костей. Он заболел. На работу его точно не потащу, разберусь и позвоню.
Он даже не услышал, что Рита ответила ему вслед, только мысленно вздохнул, понимая, что всегда всё делает на бегу, как с тех пор, когда не стало Тамары. Казалось, он просто не останавливается, как будто боясь, что мысли о ней накроют его, если замедлится.
Тамара и Рита были подругами, они вместе пришли на работу в эту организацию. Тамара трудилась в снабжении колонии.
К моменту, когда сюда перевели Василия, у Риты уже был ребёнок и муж. Через год поженились Вася и Тамара, и он не верил своему счастью. Ему повезло в жизни — в 10 лет его усыновила хорошая семья с любящими родителями, что редко случалось с детьми его возраста. Благодаря приёмной матери, которая занималась с ним, Василий сумел закончить школу, отучиться и отслужить. После нескольких лет работы его перевели сюда, где и началась его новая жизнь с Тамарой.
Когда родился Костик, Василий Сергеевич был вне себя от счастья. Он шутил об этом с Тамарой, а она, смеясь, называла его дурачком, отправляя развешивать пелёнки. Жизнь казалась ему сказкой, пока Тамара не заболела.
Сначала она говорила, что это всего лишь недомогание, но Василий заметил, как она начала стремительно худеть. Он сам записал её на обследование, оставив трёхлетнего Костика с крёстной Ритой. Спустя несколько дней ему позвонили из клиники и попросили приехать одному, ничего не говоря жене. Тогда он осознал, что сказка закончилась. Врач сообщил, что слишком поздно, у Тамары осталось всего несколько месяцев, даже не полгода.
Когда Василий вернулся домой, Тамара, взглянув на него, всё поняла.
— Ты был у доктора, да? — спросила она спокойно.
Он кивнул, чувствуя, как сердце сжимается от боли.
— Так даже лучше, — ответила она, грустно улыбнувшись. — Я уже не знала, как тебе это сказать.
— Так ты всё знала? — спросил он, в шоке от её спокойствия.
— Никто не может знать всего, — сказала она, грустно улыбаясь. — Но я чувствую. Ты ведь понимаешь, что даже по анализам можно догадаться, что у меня. Осталось совсем немного, – тихо сказала Тамара, и Василий, опустив голову, заплакал.
Через два месяца её не стало. Буквально за неделю до четвёртого дня рождения Кости. Они вдвоём отпраздновали праздник, и когда Василий уложил осиротевшего сына спать, слёзы хлынули у него впервые с тех пор, как Тамара не проснулась.
На следующий день в детском саду его встретила Илона Даниловна. Вероятно, она видела его приближение из окна.
— Василий Сергеевич, понимаю, что вам тяжело. Вы воспитываете Костю один, но ответственность за сына требует внимательного подхода, — сказала она строго.
Василий невольно улыбнулся, несмотря на тяжёлое состояние. Илона Даниловна хоть и могла быть суровой, но детей обожала и была с ними как мама.
Когда Василий поднял Костю на руки, тот спросил:
— Пап, а куда мы сейчас идём? Домой?
— Сам не знаю, сынок. На работу тебя не возьму, а дома оставлять тоже не могу. Даже не представляю, что делать…
Василий оглянулся, опасаясь увидеть поблизости Илону Даниловну, и шёпотом спросил у сына:
— Может, сам дома побудешь, мультики посмотришь? Я постараюсь пораньше вернуться.
Костя хитро улыбнулся:
— А вдруг у меня температура поднимется или мне захочется спичками поиграть? Нельзя детям одним оставаться!
Василий усмехнулся: про то, что Костя спичек не коснётся, он был уверен, но мысль о возможной температуре заставила его задуматься.
— Ты прав. Похоже, мне придётся брать тебя с собой на работу и передавать под опеку тёти Риты.
Костик испуганно нахмурился:
— Только не тётя Рита! Она сразу отправит меня к своим девчонкам, а они вредные, заставляют меня читать!
У Риты было две дочери, младшая из которых была всего на полгода младше Кости, но обе постоянно пытались командовать и «воспитывать» его, будто он их игрушка.
— А у тебя есть другой план? — с усмешкой спросил Василий.
Костик кивнул, вызволив рот из шарфа:
— Пап, позови тётю Лену.
— Тётю Лену? Это ещё кого? – удивился Василий, не сразу понимая, о ком идёт речь.
— Пап, — серьёзно произнёс Костя, встав по стойке смирно, — заключённую Соколову.
Василий слабо улыбнулся, но потом нахмурился. Соколова была осуждена не за что-то серьёзное, а просто оказалась не в том месте и не с теми людьми, из-за чего её не сильно осуждали и обращались с ней мягко. Ей разрешали помогать офицерам – убирать, готовить, помогать в медпункте и на кухне. Соколову часто направляли к Василию, и за всё время на неё не было ни одного нарекания, благодаря чему её привлекали к работе у начальства.
Однако идея оставить сына с ней была слишком неожиданной. Василий не мог решиться, поэтому набрал номер Риты, зная, что она может дать дельный совет. Она слушала внимательно, а затем с осторожностью ответила:
— Решение нестандартное, но Лена действительно хорошая девушка. Я никогда не видела за ней ни малейших проступков. Она ни разу не нарушала правил и всегда ведёт себя достойно. Ладно, Василий, приводи её. Поговорим.
Через двадцать минут раздался звонок в дверь. Лена стояла на пороге, её глаза выражали лёгкий испуг.
— Здравствуйте, что-то случилось, Василий Сергеевич? Я же только вчера всё убрала и приготовила.
— Нет, всё в порядке, Лена, — успокоил её Василий. — У меня тут возникла ситуация… — Он на мгновение замялся. — Костик приболел, но я не могу остаться с ним дома — ожидается проверка, дел невпроворот. Если я попрошу вас побыть с ним…
Она улыбнулась, чуть расслабившись:
— Конечно, не волнуйтесь, всё будет хорошо.
Василий, немного успокоившись, кивнул и протянул ей лекарства и листок с инструкциями, которые ему дали в садике.
— Вот, здесь указано, что и как принимать. Я буду на связи, буду звонить.
— Не переживайте, Василий Сергеевич, — улыбнулась Лена, а он подумал про себя, как много у неё света и доброты, которая могла бы затеряться, окажись она в другом окружении.
Работы у него было так много, что пришлось задержаться. Он звонил дважды: первый раз, чтобы узнать, как дела. Сначала ответила Лена, а потом трубку взял Костя, восторженно рассказывая, что они играют в «медведей».
— Медведи? Это как? — удивился Василий.
— Ну, пап, медведи только и делают, что едят и спят. Ещё они рычат, если им что-то не нравится. Вот и я ем, хотя не очень хочется, особенно когда нужно пить лекарство, и сплю.
Василий усмехнулся, понимая, что сам не додумался бы до такой хитрости, чтобы уговорить больного сына принять таблетки. Второй раз он позвонил предупредить, что задержится.
— Всё в порядке, температура немного поднималась, но мы с ней справились. Костик сейчас хорошо, играет, — ответила Лена.
— Постараюсь быть через час-полтора.
Домой Василий попал только через три часа. Он тихо вошёл, предполагая, что Костя уже спит. Из спальни доносился нежный голос Лены — она пела колыбельную. Василий замер, потрясённый. Мелодия была родной, ту же колыбельную когда-то пела ему мама. Песня, словно на грани русского и армянского, была частью его детства. Он стоял в прихожей, сдерживая слёзы.
Когда пение стихло, из комнаты вышла Лена и, увидев его, застыла.
— Вы знаете эту песню? — удивлённо спросил Василий.
Она грустно улыбнулась:
— Мама пела мне её, когда я была совсем маленькой. Слова я не помнила, но мелодия всегда была со мной. Когда-то решила, что должна найти эту песню, она была моим единственным связующим с мамой, хотя имени её я и не помню. Меня привезли в детский дом в три года, и я случайно нашла эту песню в старой библиотеке, в которую почти никто не ходил.
— Так вы… из детдома? — Василий, сам не зная почему, задал вопрос, почти не слыша собственного голоса.
Лена пожала плечами:
— Не совсем. У меня были приёмные родители, но они вернули меня через три года. Потом меня усыновили снова, но и те родители отказались. И так — несколько раз.
Василий с трудом перевёл дыхание.
— Лена, спасибо вам большое, — сказал он тихо.
— Не за что, Василий Сергеевич. Если что-то понадобится, я всегда готова помочь, — сдержанно ответила она, прежде чем уйти.
Василий долго сидел на кухне, обдумывая услышанное. В памяти всплыл собственный опыт — их с сестрой привезли в детский дом после трагедии, где пожар забрал всех, кроме них двоих. Он с самого начала отвергал сестру, считая её виновной в своих несчастьях, хотя в действительности никакой её вины не было. С тех пор они больше не виделись, и Василий всегда избегал вспоминать об этом.
Его взгляд упал на телефон, и он решительно набрал номер Риты.
— Рита, понимаю, что поздно, но можно ли как-то ускорить дело по Соколовой? Я могу попросить Тимофеева, и он принесёт документы через час.
Сделав себе огромную чашку кофе, Василий долго сидел над документами, затем подошёл к окну и посмотрел на своё отражение. На следующий день он подал рапорт, готовясь объяснить всё начальству, когда его вызвали.
— Василий Сергеевич, что происходит?
Василий, зная, что потребуется объяснение, глубоко вздохнул:
— Просто мне нужно время. Посмотрю, что можно сделать, — тихо произнёс Василий, — сам детдомовский, знаю, как судьба там может переломать человека.
Дело Лены отправили на пересмотр после того, как вскрылись новые обстоятельства. Для неё это стало настоящим потрясением, ведь она давно примирилась с мыслью, что бороться с влиятельными людьми бесполезно. Один из таких и «упрятал» её, обвинив в присвоении чужих средств, чтобы скрыть собственные махинации. Но через месяц Лене не только смягчили приговор, но и сняли судимость.
У ворот её ждали Василий Сергеевич и Костя.
— Вы? Что-то случилось? — удивлённо спросила Лена.
Василий глубоко вздохнул.
— Да, Лена, случилось. Видишь ли… Мне нужно перед тобой извиниться. Когда-то в детском доме я настоял, чтобы никто не знал, что мы с тобой родные. Прости меня, если сможешь. Если бы мы тогда поддерживали связь, ты не оказалась бы в такой ситуации…
Лена не сдержала слёз.
— Значит, это правда… Нянечка не обманула меня, — прошептала она, вытирая слёзы. — Мне не за что тебя прощать, Василий, ведь самое главное, что ты и Костя есть рядом. Всё остальное неважно.
Спустя полгода Лена с радостью и задором танцевала на свадьбе Василия и Илоны Даниловны, радуясь, что её жизнь, как и жизнь брата, наконец, обрела смысл и счастье.
