Все говорили, что Колька женится. Ну, или сойдется с кем-нибудь. А он с ревом носился на самосвале по деревне, изматывая себя работой. Сухо поздоровается с мужиками и снова в кабину, как будто и поговорить не о чем.
В 1984 году Петр Еремеевич, Колькин отец, известил семью, что для Николая дом будут строить. Мать и сестра обрадовались, младший сын и брат недавно из армии пришел, где по пыльным дорогам крутил баранку, где зимой в лютый холод вёл свой грузовик, мерз, вцепившись в руль и стиснув зубы. «Правильно, отец — говорила Колькина мать, — в свой дом и молодую жену легче привести».
Ну, насчет дома – громко сказано. Если уж по нынешним меркам, то не коттедж, конечно. Однако добротный домик бревенчатый, ладно скроенный отцом и сыном.
Николай деловито ходил по новому дому, пахнущему деревом, уже прикидывая, где будет стоять диван. Он непременно хотел диван, чтобы все по-современному. Только вот деньги нужны. И он, привыкший работать, снова крутил баранку, теперь уже дома.
— Видела я Колю-то вчера. С Людой – Зиновьевых дочкой — видела. Красивая девка выросла, ладная такая. Только Коле нашему не пара.
— Чегой-то не пара? Чем наш Колька хуже Зиновьевых дочки? – Петр Еремеевич, невысокий, худощавый, но подтянутый мужичок, с гордой осанкой и острым взглядом, встрепенулся, словно за живое задели. – Вон какой домик мы с ним поставили.
— Да не хуже Коля наш. Только Люда не нашего поля ягода. Красивая она. И красотой своей уже знает, как распорядиться, — сказа Анна Семеновна.
— Ну и пусть живет со своей красотой, — взъерепенился Петр Еремеевич. – Если не захочет нашего Кольку, туда ей и дорога, плакать не станем, другую найдем.
— Не понимаешь, ты, Петя, — Анна Семеновна так и не смогла объяснить мужу, почему кареглазая Люда не подходит их сыну.
Но получилось, чего боялась, то и свершилось. Скромный, работящий Коля объявил родителям, что надумал жениться. – Сватать что ли надо или как, — предложил он.
— Ой, — Анна Семеновна присела на табурет, стала теребить фартук, — это когда же вы решили?
— Да вот недавно, — Коля смутился.
— А ты хорошо подумал, сынок?
— Куда еще лучше, — Колька расплылся в улыбке, словно в лотерею выиграл. – Да чего ты, мам, сватать надо и свадьбу играть.
— Правильно! – Поддержал отец. – Молодец, сын! Настоящий мужик. Поставил цель – добился.
На усадьбе нового дома Николай с отцом пропадали каждый день, обустраивая двор. Еще не было ни сараюшки, ни времянки, ни бани. – Со временем все доделаю, была бы работа, а денег я заработаю, — говорил Николай, вдохновленный предстоящей свадьбой.
Белое платье подчеркивало стройную фигуру Людмилы. Молодая пара стояла у крыльца родительского дома Николая. Взволнованная Анна Семеновна и сдержанный Петр Еремеевич наблюдали, как молодожены пытаются откусить от каравая. Пшеничное зерно и монеты сыпались на молодых супругов со всех сторон.
— Говорили, что не пойдет Люда за Колю, а она вышла, — шептались соседки, любуясь свадебным нарядом невесты.
— Люда красивая, а Коля хороший парень, да и тоже лицом приятен. Глянь, костюм на нем как влитой сидит.
Гуляли, как положено, два дня, а на третий остались самые стойкие. К вечеру все разошлись. Молодые уже третью ночь ночевали в новом доме. В понедельник Николай еще был дома, а во вторник уже на работу – уборочная идет.
— А посуду вечером привезем? – Люда потянулась, лежа в постели.
— Посуду? какую посуду? – Николай уже почти собрался, торопился, чтобы не опоздать.
— Ну, которую мама моя обещала.
— А-аа, ладно, привезем, как скажешь. – Он подбежал к жене, сгреб ее вместе с одеялом, — милая ты моя, да хоть с посудой, хоть без посуды — заживем мы с тобой…
— Ой, ну ты как ветер налетел, — она отбивалась, смеялась, обхватив его за шею.
— Ладно, ехать мне надо, — Николай посмотрел с сожалением, — до вечера, красотуля моя.
Прожили Люда и Коля год. Родители всё внука ждали. Но Люда молчала, обходя стороной болезненную тему. В последнее время заметила, как смотрят односельчане. И только Николай не подавал виду и не требовал срочно рожать.
Еще через три месяца Людмила из смешливой, с огоньком в глазах, превратилась в задумчивую, молчаливую, но по-прежнему красивую девушку. Работала она в сельской библиотеке. Казалось бы, ну кто там может быть кроме детей, да заядлых книголюбов, которых знала наперечет. Однако нет-нет, да и задержится.
— Чего так поздно? – Николай пытливо смотрел и ждал ответа.
— Врать не стану. У одноклассницы Веры день рождения, в райцентр ездила.
— А меня можно было предупредить?
— Ну, извини, муж мой, не успела, приглашение только сегодня получила.
Николай хмурился, но до скандала не доводил, боясь еще большего отчуждения.
— Люд, а Люд, я вот думаю, времянку на следующий год построить. Отец обещал помочь.
Она стояла спиной к нему, как будто не слыша его слов. И также, не поворачиваясь, сказала: — Ухожу я от тебя, Коля. Уезжаю в райцентр.
Он схватил ее за плечи со спины: — Люд, ты чего? Может насчет детей кто-нибудь сказал? Так ты плюнь, не слушай никого, будут у нас еще дети, заживем мы с тобой…
Она отстранилась, повернулась к нему. – Другой мне нравится. – И тут же испугалась своих слов. – Нет, я не изменяла тебе, просто нравится, понимаешь, так бывает… Поторопились мы.
Он сел на порог, оглушенный ее словами. Потом поднялся, пытался поговорить, уговаривал, упрашивал. Наконец пошел к двери, остановился: — Надумаешь вернуться, обратно не приму. Возвращайся к кому хочешь: к родителям, еще к кому-нибудь – только не ко мне. – И больше не произнес ни слова.
«Если девка не захочет с постылым мужем жить, то не то что калачом, домом не заманишь». – Такие разговоры вели деревенские кумушки. «Это почему же «постылый»? Это Колька что ли постылый? Да такого парня еще поискать надо, руки золотые и характер покладистый. Это Людка вертихвосткой оказалась».
Родители Николая молчали, переживая и не зная, как поддержать сына. Предлагать поскорей найти другую жену – не решались. Да и не разведены еще. Сам же Николай уже подумывал о разводе, а то непонятно что получается: вроде по паспорту муж, а на деле – без жены живет.
Людмила же в селе не показывалась. Ее родители молчали, отмахиваясь от разговоров о дочери. Кто-то говорил, что уже в городе живет, что видели ее с каким-то кудрявым. Но все это было на уровне сплетен.
— Жалко мне Колю, — призналась Анна Семеновна мужу, — сил нет, как жалко, даже не знаю, на чем он держится, похудел, одежда на нем болтается.
— Ничего, это все пережить можно, — хмурясь, отвечал Петр Еремеевич, — я ему вчера сказал: «плюнь и разотри».
— А он чего?
— Молчит.
Анна Семеновна вздохнула. – Вот и не знаю, забудет ли он ее, а это все на сердце ему.
Пустой дом угнетал Николая, и он все чаще бывал у родителей.
Приближалась весна, но еще холодные ветра налетали часто, кружа нерастаявшим снегом. Выйдешь налегке – сразу обдаст холодом неприветливо, так что в дрожь бросает. Николай почти вбежал в дом, первым делом кинулся к печке и стал растапливать. За печкой стояла перевязанная веревкой коробка. «Долго она там еще будет стоять, глаза мозолить?» — Он вспомнил, что уже полгода так и стоит посуда, привезенная от родителей Людмилы. Она ее собрала тогда, но так и не забрала.
«Давно надо было увезти» — подумал он, — «а то ерунда какая-то, уже сколько месяцев не живем, а посуда ее у меня. И на развод надо подать, а то от Людмилы, похоже, не дождешься».
Растопив печь, Николай схватил коробку и пошел к родителям бывшей жены. – Это ваше, — сказал с порога, поздоровавшись. – Посуда тут.
Антонина, мать Людмилы, села на стул, закрыв лицо полотенцем.
— Вы чего, Антонина Павловна? случилось что-то?
Антонина посмотрела на Николая заплаканными глазами. – Ты уж прости, знаю, что тебя теперь не касается…
— Что не касается? Вы уж говорите.
— Дочка в больнице, простудилась сильно, воспаление легких, сегодня ездили к ней. – Она снова заплакала. – Говорила ей: одевайся, так нет же, налегке всё…
— Да успокойтесь вы, доктора вылечат. Где она лежит? в городе?
— В районной больнице лежит.
— Ну, передайте, пусть выздоравливает. – Николай оставил коробку и вышел. Дома долго сидел за столом, даже телевизор расхотелось смотреть. Он еще с вечера решил, что утром поедет в больницу, тем более, что у него выходной. «А что я ей скажу?» — Размышлял Николай. Так и не придумав, что будет говорить, решил, что главное поехать, а слова найдутся. Все-таки жили больше года, да и не разведены пока.
Бледная, исхудавшая Люда, испугалась, увидев Николая. – Ты, главное, не волнуйся, я просто заехал узнать, как ты.
— Хорошо, — прошептала она.
— А будет еще лучше. – Он поправил накидку на своих плечах. – В общем, даю тебе установку: поправляться. Вчера у твоих был, у них все нормально, завтра приедут к тебе. Да и вообще в селе все нормально, у меня тоже. Работаю.
Она слушала его и вдруг улыбнулась. Грустно так улыбнулась. – Коля, спасибо.
— За что спасибо?
— За то, что приехал.
— Скажи, что привезти? Фрукты вот у меня. Но может тебе чего-то хочется, так я найду.
Она снова улыбнулась: — Ничего не надо. И так спасибо, что приехал… Но лучше не приезжай. Видишь, какая я.
— Какая ты? Я вот вижу, что на поправку дело идет, мне и доктор сказал. Честное слово.
— Ты и с доктором разговаривал?
— А то как же? Конечно, первым делом насчет тебя спросил. Ну ладно, ты отдыхай, поправляйся, наша советская медицина вылечит тебя.
Он вышел из палаты и прислонился к стене. За дверью совершенно не слышно, как беззвучно плакала Люда.
Весной, когда апрельская капель была особенно звонкой, звякнул засов на калитке. Было уже почти темно, и Люду это радовало, не хотелось, чтобы народ видел, как она пришла к Николаю.
Она остановилась у крыльца, на котором они столько раз сидели вдвоем. Торкнулась в дверь – закрыто. И в окнах темно. Догадалась, что у родителей ночует. Села на крылечке, подняв воротник пальто. «Вот посижу немного и домой пойду». Послышались шаги, и свет фонарика осветил ее, — невольно зажмурилась.
Коля молча сел рядом. Надо что-то сказать, а что именно – не знал. В больнице было легче, быстро слова нашлись. Люда заговорила первой: — Здравствуй, Коля. Я вернулась.
— Здравствуй, Люда.
— Помню, как ты сказал, чтобы не возвращалась. А я все равно вернулась. Долго думала, полно времени было подумать. Если сможешь, прости, а не сможешь – значит разведемся. Почему молчишь? Видеть меня не хочешь?
— Так все равно ничего не видно, темно же на улице, — с усмешкой сказал Николай.
— Ну, так примешь или нет?
Он снова молчал. Люда посидела еще немного рядом, слушая его дыхание, потом поднялась, взяла сумку и пошла к калитке.
— Стой! Куда ты? Пошли в дом, поговорить надо, чего же мы на улице. Прохладно здесь, простудишься еще.
Разводиться в тот вечер они раздумали, но и сходиться не решились. Николай проводил Люду до родительского дома. Оба знали, что теперь надо начинать все сначала, понимала Люда, что принял он ее. Только сразу невозможно сердце распахнуть. Время надо.
Через месяц снова стали жить вместе. Николай сам предложил: — Чего людей смешить, все равно встречаемся. Если любишь, переезжай.
— Люблю.
— И я люблю. Перевожу тебя завтра, так что собирай вещи.
Через девять месяцев родился мальчик. Назвали Колей, в честь папы.
В начале двухтысячных, когда сын и дочь Николая и Людмилы были почти взрослыми, мало кто вспоминал, что по молодости Людмила уходила от Николая. И все село гадало: вернется или не вернется, простит он ее, или не простит.
А тем, кто видел их впервые, и в голову не могло прийти, что такая крепкая семья могла и вовсе не состояться.
