Ребенка ей подменили, Маша это знала. Она говорила об этом врачам, говорила об этом Герману, но никто ее не слушал. Герман вообще никогда ее не слушал, с самого начала в их отношениях было явное неравенство.
Он был старше ее на семь лет, приехал в их провинциальный городок изучить оставленную в наследство двоюродной бабушкой квартиру, заставленную фарфоровыми статуэтками и хрустальными вазами, разом очаровал всех круглыми очками в стиле Гарри Поттера и улыбкой Тома Харди.
Его серые внимательные глаза остановились на Маше, отчаянно рассекавшей на тогда еще непопулярном самокате, не электрическом, как повелось в последнее время, а обычном, когда нужно оттолкнуться ногой, чтобы проехать некоторое расстояние по местами гладкому, а местами не очень асфальту. Толчок у Маши был хороший, не зря она в школе занималась прыжками в длину, и ехала красиво, с ветерком. Ее длинные притворяющиеся блондинистыми волосы развевались на ветру, а Герман, глядя на это совершенство, разве что шею не сворачивал. Разобравшись с наследством, он укатил в Москву, прихватив с собой Машу. Герман был очень заботливым, сразу отправил ее по врачам.
-Ты выглядишь такой здоровой, — сказал он. – Прям как я и мечтал. Но лучше все же проверить. Ты знаешь, я хочу много детей, так и вижу трех белокурых ангелочков. Хорошо, что у тебя светлые волосы, мне как раз такие и нужны.
Маша не стала говорить, что волосы у нее крашенные, и делала это теперь чаще и в парикмахерской, отдавая огромные деньги за то, чтобы момент превращения темнеющих корней в золотистую блондинку проходил как можно незаметнее.
Обследования показали, что Маша абсолютно здорова, и Герман приступил к планированию детей. Он составил график овуляций Маши, выбрал наиболее подходящий месяц для рождения ребенка (апрель) и в июле взялся за дело.
-Почему у нас не получается ребенок? – спрашивал он. – Ты же абсолютно здорова!
Один раз Маша попыталась робко намекнуть, что дело может быть не в ней, а в нем, но Герман не мог допустить, что в его королевстве что-то не в порядке.
Сдался он через год и пошел к врачам. Оказалось, что ему нужна операция и длительное лечение. Герман впал в хандру, Маша его спасала. Он не мог принять, что диагноз врачей верный, и все норовил показать Машу еще одному светилу в надежде на то, что тот найдет в ней какой-нибудь изъян. Все это требовало изрядных финансовых вливаний, и Маша устроилась на вторую работу. От недосыпания у нее стала часто болеть голова, и Герман обрадовался, что он не один такой дефектный.
Ездить к Маше на родину Герман отказывался: его утомлял провинциальный городок и неказистые люди, его населявшие. Маша ездила одна, покупая билет в плацкартный вагон, и с удовольствием смотрела на мелькавшие за окном деревья, поедала курицу-гриль, запрещенную у них дома, и чувствовала себя абсолютно счастливой.
Однажды она вернулась раньше времени: дело в том, что утром ее вывернуло от любимой маминой болтуньи. И Маша с удивлением увидела на тесте, который сделала просто так, для очистки совести, две полоски. Она спешно купила другой билет и, не предупредив Германа, покатила в Москву.
«Вот ему будет сюрприз!» – радовалась она.
Сюрприз ждал ее: в прихожей стояли розовые женские ботиночки, а на кухне из ее любимой пузатой кружки с дельфинами пила кофе, придерживая кружку устрашающего вида красными ногтями, неизвестная девица. У девицы были длинные черные волосы, прикрывающие груди, а больше на ней ничего и не было.
-А где Герман? – растерянно спросила Маша.
-Он пошел в магазин. За шампанским, – ответила девица. – А вы кто? Домработница?
Эпизод с голой черноволосой девицей Герман замял: объяснил, что это сестра его друга, не очень здоровая в ментальном плане девушка, за которой друг попросил присмотреть на время своего отъезда. И ходил он не за шампанским, а за микстурой, чтобы снять очередной приступ, заключающийся в нетерпении на теле одежды. Маша решила поверить Герману, хотя его портфель весьма заметно округлился, словно микстура от болезни была похожа на бутылку шампанского. Но у Маши в животе был ребенок, а у родителей в квартире брат с двумя детьми и пьющей женой. Возвращаться туда Маша совсем не хотела.
Беременность была похожа на гонку с препятствиями. Герман, радуясь, что есть еще воины в его королевстве, составил четкий план, которому Маша должна была следовать, чтобы родить здорового отпрыска. Вставать ей приходилось теперь на час раньше, чтобы успеть перед работой сделать специальную гимнастику и приготовить здоровый завтрак. Между первой и второй работой ей следовало погулять, так как ребенку важно дышать свежим воздухом, а так как сам он дышать пока что не может, за него дышать должна Маша. К моменту родов она так вымоталась, что даже забывала сходить в парикмахерскую, чтобы подкрасить корни.
-Что с твоими волосами? – удивился Герман.
-Не знаю. Наверное, из-за беременности.
-Возможно. Надеюсь, это не повлияет на ребенка.
Мальчик родился лысый, так что Герману не удалось разоблачить Машиного обмана с волосами. Назвали его Васей, хотя Маше это сочетание казалось несколько странным. К ребенку она не испытывала ничего, кроме жалости: он был крошечным и постоянно орал, мальчику явно не нравился этот мир. Герман к тому времени составил новый план, теперь уже касающийся ребенка, которому Маша должна была следовать. Она почти не спала, от гречки и сухарей, которые ей разрешалось есть Германом, дабы избежать аллергии у ребенка, кружилась голова, в висках теперь постоянно ломило, а иногда слышался неясный гул, словно где-то в районе затылка у Маши взлетал самолет.
Герман при этом был абсолютно счастлив, пропадая на работе целыми днями, а вечерами с удовольствием нянькался с сыном, поторапливая Машу скорее рожать второго ребенка, пока в его королевстве еще есть воины. Он не понимал, почему Маша против, ведь теперь ей не приходится работать на двух работах, и она, по сути, целыми днями отдыхает.
Это было так. Маша и сама не могла понять, что с ней. Да, Вася был капризным ребенком, но все равно она не должна была уставать от него так, как устают от двух работ. Ей все время хотелось плакать, волосы она теперь не красила, а длинные черные волосы на пиджаках мужа ее совсем не волновали. Наверное, она поэтому упустила, когда простая простуда Васи переросла в дикий кашель. Их положили в больницу, а потом Васю и вовсе забрали в реанимацию. Маша вернулась домой, в тихую без детского плача квартиру. Ей было так хорошо, что от стыда было нечем дышать.
Когда Васю выписали из реанимации, Маша поняла, что это не ее сын. Это был совсем другой мальчик: крупненький, с золотистыми кудряшками. Разве он мог так измениться за три недели? Она ходила за врачами, плакала, просила отдать ей своего Васеньку, а этого чужого мальчика забрать. Врачи прислали к ней психолога, который сказал, что у Маши послеродовая депрессия. И что ей нужно ходить к специалисту, в этом нет ничего стыдного. Маша слушала, кивала, а сама думала о том, что все они в сговоре и скрывают от нее Васю.
Когда приехала мама, квартира, Маша и ребенок были в полном запущении. Герман только руками разводил, он не знал, что делать в такой ситуации. Теща его успокоила и быстро взяла все в свои руки. Она приняла на себя все заботы о внуке, варила зятю борщи и жарила котлеты, дочь же оставила в покое, позволяя Маше часами лежать в кровати и смотреть в потолок. К врачу Маша идти отказывалась, на сына даже не глядела. Герман кормил ее из ложки супом и спрашивал, о чем она мечтает. Маша не знала, о чем она мечтает. И тогда Герман вдруг принес ей холст и краски. Он признался, что сам всегда мечтал рисовать, и что это его успокаивало, так что, возможно, и Маше поможет.
Маша рисовала черные и серые абстракции, добавляя в них красного для пущего эффекта. Мама качала головой, Герман хвалил. Постепенно в картинах стали появляться и другие краски, а бесформенные пятна наполняться образами: куст сирени у родительского дома, голубая лента речки, а через нее мост. Иногда на картинах появлялись и люди: мама, отец, брат, даже Герман. Исчезнувшего Васю она не рисовала.
-Ребенку год уже, надо налысо побрить, – предложила мама.
Герману было жаль золотистых кудрей сына, он ведь всегда именно о таких и мечтал. Но теща его не послушалась, купила машинку и, пока мальчик ел пюре из брокколи, сбрила несколькими уверенными движениями его волосы.
Ночью Маша проснулась оттого, что ребенок плакал. Он давно спал в комнате с мамой, и обычно та сразу подскакивала и качала малыша. Но мальчик плакал и плакал, и Маша решила встать и проверить, что там с мамой.
Мама спала. Мальчик извивался в кроватке, захлебываясь от обиды. Маша взяла его на руки. От него пахло присыпкой и молоком, этот запах снился ей по ночам. Она внимательно всмотрелась в лицо мальчика и подумала: а, может, это все же ее Вася? А если даже и нет, то почему бы не сделать его своим?
Маша унесла мальчика к себе, навела в бутылочке смесь и покормила его. Она и не заметила, как уснула, осторожно прижимая его к своей груди.
Утром счастливый Герман сообщил, что художество ее исцелило, и пора заняться вторым ребенком, пока в его королевстве остались солдаты. Теща велела ему не спешить, и еще месяц жила с ними. Золотистые волосы пробивались на голове у мальчика, и хотя ни у самой Маши, ни у ее мужа таких волос не было, она больше не думала о том, что мальчика подменили. А когда мама уехала, она сама сказала, что неплохо бы обзавестись еще и девочкой. Но только при одном условии: больше никаких правил, расписаний и режимов. А еще пусть Герман помогает ей с детьми, это ведь и его дети тоже. И чтобы больше никаких черных волос на его пиджаке.
Герман прижал ее груди и сказал:
-Глупая, уже давно никаких волос нет. Ты же знаешь, я люблю только тебя…
И Маша ему поверила.
