Молитва матери

Акулина сползла с высокой кровати и тихо, чтобы не разбудить домашних, подошла к ведру с плавающим в нём ковшом. Зачерпнула колодезной воды, вкусной, серебристой и отпила. Всё время, пока пила, косила глаза на шторки, что отделяли от главного помещения маленькую комнатушку. Из мебели там две кровати. На одной, широкой, поближе к тёплой печной стене, спали её младшие дети: Марта двенадцати лет и бочком к ней пятилетний последыш Коляшка. Другая кровать не всегда была занята, вот уж год к ним время от времени приходила ночевать Люба, Ванина невеста.

— Мне на Ваниной кровати так сладко… И кажется, что рядом он, запах чувствую, — признавалась Люба.

Акулина заглянула за шторку — Люба спала на боку, чуть приоткрыв влажный рот, коса её русая, повязанная тряпочкой, завалилась вперёд и обвивала крепкую шею. Акулина бросила быстрый взгляд на календарь — поняла, что наступило первое февраля 1943 года — сняла с вешалки ватник и вышла в сени. Оделась уже там. Вышла и направилась в сторону уличного туалета.

Сопровождал её дворовый и страшно лохматый пёс Платошка. На полпути Акулина остановилась на узко протоптанной дорожке и воззрилась на бескровную луну, висящую в небе очень высоко. У луны было выражение скорби. Мороз щипал Акулине ноздри, к ногам жался верный Платошка, а Акулина поняла вдруг, что над Ваней светит сейчас эта же самая луна и он может видеть её и Акулина истово взмолилась к небу и слёзы, становящиеся вмиг холодными, брызнули из её материнских глаз, и молилась она без разбору, просто умоляя Бога помочь и придать Ване сил, и уберечь его, и казалось ей, что слова эти, отталкиваясь от луны, долетают до Вани.

Похоронку они получили в июне. Принесла её Люба — шла по дороге, как пьяная, спотыкалась, падала в пыль, хваталась за заборы… Повисла на калитке Акулины и взвыла не своим голосом: «Маа-а-а-ама!»

Акулина начала читать и её парализовало и что-то до того тяжёлое, свинцовое разлилось в груди, что она начала оседать. «…ваш сын красноармеец Каменков Иван Семёнович… так, так, так… проявив геройство и мужество был убит 1 февраля 1943 года. Похоронен…»

— Не верю!!! — кинулась в сторону Акулина, смяла и отшвырнула от себя листок, потом вцепилась руками в молодую траву, вырвала её с корнем. — Жив он! Жив! Не верю! Ошибка это!

Люба, размазывая грязной рукой слёзы, рыдала вголос. Дети тоже выбежали и застыли. Встав на карачки, с безумными глазами, Акулина подползла к смятой похоронке и развернула.

— Где написано, что он похоронен? Где? Ничего не написано в той строчке! Жив мой Ваня! Ничего другого не хочу и слышать!

Она встала, отряхнулась и обвела свирепым взглядом присутствующих. Соседские дед и баба стояли рядом у забора, что разделял их участки. И хотели они утешить Акулину, да не знали как… Разве есть на земле слова, способные унять материнское горе?

Не давала Акулина воли слезам. Жив её Ваня и всё тут! Как затихали домашние хлопоты, так забивалась она подальше в угол или уходила в сарай и давай там молиться, чтобы Ванечка вернулся домой. Она разговаривала мысленно с сыном и он приходил к ней во сне, а один раз так ярко пришёл, что она не выдержала и рассказала бабке-соседке.

— Проснулась я будто оттого, что мне волосы кто-то гладит. Открываю глаза — а надо мной Ваня сидит! Говорит он мне: мама, не верь никому, жив я, вернусь домой, когда не будешь ждать.

Бабка-соседка покачала головой и подарила Акулине свою икону с изображением Николая Чудотворца.

— Молись, Акулинушка, чтобы он уберёг тебя от безумия. У тебя детки ещё, о живых надо думать.

Через две недели после вручения похоронки опять пришло письмо… На сей раз от самого Вани. Сын скупо писал, что с ним всё в порядке, но волею случая он теперь служит в другом полку. Снова переполох в семье… Акулина, не веря своему счастью, отвечала:

«Сынок, напиши ещё раз жив ты или нет. Вот задача какая — пришла на тебя похоронка, а следом письмо от тебя прилетело и понять я не могу когда написал ты его: до того, как погиб, или после?»

«Жив я, мама, жив! В бою под Воронежем меня контузило от взрыва, всю ночь пролежал в окопе под телами товарищей, а наши дальше пошли. Очнулся — голова раскалывалась. Пытался я догнать свой полк, да где там! Подкормили меня в одном селении, обогрели. Плутал ещё три дня, пока не наткнулся на другую нашу часть. Там меня проверили и зачистили к себе в роту. Любашке привет и сестру с братиком от меня поцелуй. Твой сын Ваня».

Акулина поставила подаренную иконку в самое светлое и уютное место в доме и каждый раз, увидев её, горячо молилась изображённому на ней святому.

А Ваня между тем продолжал воевать во имя родины, семьи и во имя своего погибшего ещё в первый месяц войны отца. Подступали опять холода, зима быстро окутывала землю, Ваня сражался далеко от родного дома — на третьем украинском фронте. Больше всего его поразил и впечатался в память один бой за населённый пункт Любимовка.

Снова была ночь. Когда в небе загорались немецкие осветительные ракеты, то становилось светло, как днём. Ракета освещала поле боя и Ваня хорошо знал что нужно делать в этот момент: лечь и застыть на месте.

Страшно было в эти мгновения смотреть на таких же застывших товарищей, при этом искусственном свете их лица казались мёртвыми, казалось, что они никогда не встанут. Но с пламенным криком «Урраа!» весь полк ринулся в бой. Взрывы, страшный шум. С обеих сторон от Вани падали сражённые друзья. Каждую секунду Ваня ожидал, что и для него сейчас настанет конец…

Откуда ни возьмись, возле Вани появился седенький старичок с высоким от залысины лбом и пронзительно голубыми глазами. То, что глаза у старичка голубые и ясные, Ваня успел хорошо рассмотреть даже в ночи, до того поразило его появление подле себя этого старца. «Из местных блаженных, должно быть», — подумал Ваня. Старик тронул Ваню за рукав шинели, всмотрелся вдаль, туда, где гремели вражеские танки и пушки, и сказал:

— Ванюша, ничего не бойся, иди рядом со мной.

И Ваня вдруг ощутил, что он словно под каким-то прозрачным колпаком, через который не сможет прорваться ни единая пуля. Он шёл вперёд и вёл бой, а старичок был рядом, сбоку. Под утро они выиграли бой, Любимовка была взята… а старичок куда-то исчез.

В Любимовке обессиленных солдат распределили на постой по уцелевшим хатам. Хозяйка чем могла накормила гостей. Вместе со всеми Ваня лёг на пол, чтобы хоть немного подремать и набраться сил. Свет уже бил в окна, но возле подвешенной в углу иконы, покрытой вышитым рушником, горела свеча. Ваня посмотрел на лик святого и его словно кипятком ошпарило — это был тот самый старичок, который ночью сопровождал его на поле боя! К сожалению, в иконах Ваня мало разбирался.

— Хозяйка! А скажи мне, милая, кто на этой иконе изображён?

Хозяйка, бледная и несчастная как та луна, улыбнулась и ответила с уважением к иконе:

— Николай Угодник это, а сегодня, между прочим, девятнадцатое декабря, зимний Никола.

Она остановилась перед иконой, перекрестилась и поклонилась в пол.

— А ты, солдатик, взял бы подушечку с лавки, вот, держи, подложи под голову и спи, отдыхай. Умаялся, бедный.

Ваня успел подумать о святом старце ещё секунд тридцать, а потом его сморил сон.

Закончилась война. Летним вечером 1945 года Ваня вернулся невредимым домой. Его встречала невеста Люба и подросшие, исхудавшие брат с сестрой. Уж сколько трогали они его, сколько целовали… Не могли поверить, что живой. Любашка долго плакала от счастья.

— А мама твоя в городок ушла выменивать вещи на продукты. Сказала, что поздно вернётся, так что ты спать ложись пораньше, Вань, я же вижу как ты устал…

Ваня лёг и тут же уснул. Через несколько часов он проснулся оттого, что что-то капало ему на лицо… Открыл Ваня глаза — а над ним мать склонилась, любуется… А слёзы всё кап-кап, кап-кап из материнских глаз… Ване стало больно оттого, как сильно состарилась мать, словно в том, что война затянулась так надолго, была и его вина. Он отёр её слёзы. Акулина перехватила руку сына и давай её целовать, а сама с него глаз не сводит.

— Не плачь, мам, не плачь… Всё уже. Всё. Вернулся я… твоими молитвами.

Добавить комментарии

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!: