Нину Петровну во дворе все мальчишки обходили стороной. Пенсионерка была строгой, не любила шума, возни и пыли из-под колёс юных велосипедистов, и частенько прикрикивала на расшалившихся детей. Тогда во дворе наступала тишина на какое-то время, а взрослые, услышав голос Петровны, выглядывали из окон и шептали:
— Ну, опять заголосила старая кочерга… Всё детей строит.
— Так ей больше и делать-то нечего… Своих не было. Одиночество не сахар…
Нина Петровна выходила во двор в хорошую погоду после завтрака и сидела на скамейке неподалёку от подъезда. Больные ноги её были перемотаны эластичными бинтами, и даже в жару старушка носила рейтузы. Долгие годы работы на обувной фабрике на конвейере подорвали её здоровье, и едва доработав до пенсии, ударница труда стала лечиться.
Кто что говорил о её личной жизни. Старожилы дома, который раньше и принадлежал фабрике, утверждали, что по молодости Петровна была замужем, но очень неудачно. Пьяница муж бил её по всякому поводу, изводил ревностью, а когда при побоях она упала и сломала руку, то не выдержала и подала на развод.
Муж сначала удивился, но, чтобы оправдать себя, всем говорил, что это он бросил Нину за бездетность. Нина, уставшая от семейных ссор и битв, была рада тому, что он перестал её допекать и уехал в деревню к родителям.
С тех пор она так и не вышла замуж, так как первые годы не могла надышаться тишиной и покоем, свободой и отдыхом после такого брака.
Теперь, когда за плечами было больше сорока лет вредной работы, Нина Петровна вела самый приземлённый образ жизни. Жила она на первом этаже, практически никуда не ходила дальше рынка, магазина и больницы.
С соседями она тоже не дружила, так как после развала семьи стеснялась своего одинокого положения и не лезла с дружбой в чужие семьи, а потом уже привычка быть одной закрепилась и стала ей даже нравиться.
Нина Петровна ходила и в храм, молилась там, и держала в доме несколько икон для души, обращаясь к Богородице в самые грустные минуты.
В этот день она как всегда сидела на лавочке и смотрела на проходящих мимо соседей, кивая им в знак приветствия.
— Всё-таки странная она, наша Петровна. Вот что сидит каждый день, как сторож? Одна, всегда одна, — переговаривались между собой жильцы, поглядывая на худощавую сутулую фигуру.
Из подъезда вышла новенькая девочка. Недавно переехала в однокомнатную квартиру на втором этаже молодая женщина с дочкой.
Пятилетняя малышка осмотрелась, не без страха посторонилась от мальчишек, идущих с футбольным мячом на поляну соседнего парка. Потом, увидев Петровну, девочка направилась к ней.
— Здравствуйте, меня зовут Галя. А вас? – спросила она напрямик, отчего удивила Петровну.
— Зови меня бабой Ниной, — отозвалась женщина, рассматривая девочку.
На Гале было ситцевое простенькое, но чистое платье, голубые капроновые банты сидели на пучках волос по бокам головы большими цветами.
— Кто же это тебе такие красивые ленты повязал? – не удержалась спросить Петровна.
— Мама.
— А папа у тебя есть? – продолжала расспрашивать Петровна.
— Неа, — девочка сморщила лицо и стала казаться старушкой, — папка в тюрьме сидит.
Нина Петровна замолчала, стесняясь, что спросила лишнего. Но девочка уже снова улыбалась, и вдруг достала конфету из кармашка платья и развернула её. Она ловко покрутила фантик перед лицом Петровны:
— Ка-ра-кум! Дорогие! Очень!
Нина Петровна кивнула. А Галя откусила половину конфеты, а другую тут же приставила к губам Петровны:
— А эту половинку – тебе, бабушка! Надо делиться!
Нина Петровна опешила. Но девочка настойчиво запихивала ей в рот конфету. Губы у Петровны уже были в шоколаде и ей пришлось принять дар. Она взяла конфету аккуратно в руки и стала её откусывать крохотными кусочками, смакуя.
— Ох, давно я не ела таких вкусных и дорогих конфет, — прошептала она, еле сдерживая слёзы.
А она и взаправду давно не ела таких конфет. Привыкшая экономить на всём, пенсионерка жила скромно, но была очень чистоплотной. Еду готовила себе самую простую, одежду носила обыкновенную, да и куда ей было наряжаться, если она работала в трудовом коллективе и носила униформу в виде рабочего синего халата?
К тому же одиночество всегда напоминало, что она останется одна в старости, и в болезни и немощи ей нужны будут деньги, которые она вечно и копила на чёрный день.
Гале так понравилось, что бабушка ела такую маленькую конфету так долго, что она рассмеялась от удовольствия, и сказала:
— Ну, вот. А ты не хотела. Я тебе ещё потом принесу.
— Нет, нет, — воспротивилась Петровна, — теперь моя очередь угощать, а тебе и так, наверное, не часто перепадают такие дорогие конфеты…
— Мне мама покупает. Она меня любит. Ведь я у неё одна…- со взрослой интонацией ответила Галя и стала рисовать у ног бабы Нины палочкой на песке солнышко, деревья и дома.
Баба Нина всё ещё не могла отойти от потрясения, подаренного ей маленькой девочкой. Малышка так сердечно угостила, так тепло поговорила с ней, будто бы знала её, будто была она ей родной бабушкой.
Нина Петровна не могла оторвать взгляда от девочки, а та, видя внимание к себе, начала петь песенку и пританцовывать около скамейки. Петровна растаяла от такого концерта, но тут подошла к ним мать Гали и сказала:
— Ну, артистка, заканчивай представление, надо идти в поликлинику, выписываться с больничного. Приболела она у меня, а, когда она болеет, то у меня и рассудок помрачается… Одна она у меня…
Последние фразы уже были сказаны для Петровны. Старушка понимающе кивнула, сообразив, отчего у девочки дорогие конфеты: мать жалела её и старалась угостить чем-то повкуснее.
— Ничего, дочка, всё будет хорошо. Здоровая вырастет и умная. А главное – добрая она у тебя… — ответила Петровна, попреки своему обычаю почти не общаться с соседями.
— Мы ведь только переехали. Мне квартиру тут после развода дали. Обмен у нас был, — мама Гали почему-то задержалась у скамейки, видя искреннее участие соседки, — меня Ольгой зовут. Вы заходите к нам запросто.
Баба Нина кивнула, и мама, взяв девочку за руку, повела со двора.
В этот вечер Нина Петровна долго не могла заснуть. Она всё видела перед собой личико Гали, её настойчивое желание угостить, смешные танцевальные «па» и изящные поклоны. Девочка словно маленький воробышек впорхнула в её закаменелое сердце и разбудило давно спавшую материнскую любовь и нежность.
Пол ночи Петровна вспоминала свою жизнь, корила себя, что не вышла снова замуж, не попыталась найти себе мужа и родить…
Такие мысли и раньше не давали ей покоя и бередили рану – не сложившуюся жизнь, но как-то потом, в возрасте, всё затихло и переживания успокоились. Но теперь, увидев эту малышку, такую симпатичную, ласковую и добрую, такую открытую, сердце Нины Петровны снова проснулось.
Едва она выходила во двор и садилась на скамейку, выходили и другие дети, на которых уже Петровна смотрела более снисходительно. Но ждала она свою Галочку. Девочка, завидя свою взрослую «подружку», спешила к ней, и готовила новую песню, танец или загадку.
О дружбе старушки и малышки заговорили во дворе, потому что было очень непривычно для бабы Нины такое поведение.
— Что это с нашей старой кочергой случилось? – спросил однажды полушёпотом один мужичок у выходящей из подъезда Ольги.
— И вовсе она не кочерга, а прекрасная женщина. Одинокая только… — серьёзно поправила его Ольга и, улыбнувшись, подошла к Нине Петровне поговорить.
Так прошёл год. За это время Нина Петровна успела дважды полечиться в стационаре больницы. То давление высокое, то сердце надо было поддержать. Ольга с Галей приходили навещать Нину Петровну, приносили ей яблоки, печенье и сок.
Женщина благодарила, не сводила глаз с Галочки, которая прижималась к кровати, гладила бабушку по голове и просила:
— Поправляйся поскорее, мне одной гулять скучно…
Нина Петровна уже знала, что Ольга была детдомовской, бабушек у Галочки не было, и девочка по-настоящему скучает.
Баба Нина стремилась быстрее поправиться и радовалась, когда могла снова играть во дворе с Галей.
Но однажды, когда баба Нина долго болела, из больницы её уже не привезли. Все соседи повздыхали, всё-таки жаль по-человечески, что не прожила долгую и счастливую жизнь одинокая женщина. Ольга приняла участие в похоронах Нины Петровны, и рассказала соседям, что пенсионерка, чувствуя свою скорую кончину, недавно отдала ей пакет с «похоронными» деньгами, и просила всё устроить как надо…
А потом оказалось, что и свои сбережения старушка подписала девочке Гале, так как близких родных у неё не было. Квартира же отошла фабричному фонду.
Больше всех печалилась Галя. Она неделю сидела на лавочке одна, глядя себе под ноги. Еле-еле мать успокоила её, обещая, что вскоре у Гали появятся новые подруги в школе, ведь она готовилась идти в первый класс.
— Мда, — поражались соседи, — оказывается, мы её плохо знали… Вот тебе и Нина Петровна, божий человек. А оставила девочке вклад, и говорят, немаленький. А мы-то её про себя старой кочергой звали…
Галя пошла осенью в первый класс нарядной. Ольга не пожалела денег на новые банты, платье, белоснежный передник и такие же белые туфельки.
— Учись, дочка, хорошо, как обещала бабушке Нине, — напоминала мать, — она на тебя с небушка смотрит и душа её радуется, помни об этом. А вырастешь, так на её денежки дальше учиться тебе легче будет, и самостоятельную жизнь начать. Повезло же нам на хорошего человека…
Галя улыбалась. Она радовалась школе, ребятам, учителям и обнимала маму. Ведь она у неё одна такая любимая. И ещё добрая баба Нина была…
