Впервые в жизни я была груба с человеком. До сих пор немного стыдно за то, что я дала волю эмоциям, но это было уже последней каплей. Можно подумать, я не у себя дома живу, а у Нины, да ещё и забесплатно — настолько по-хозяйски она себя тут чувствует. И ладно бы это, но распоряжаться нашим домом я ей не позволю. Особенно — в такой важный для меня день. Не понимаю только одного: на что она рассчитывала? Думала, что её наглость настолько меня потрясёт, что я кивну головей и скажу: «Да, Ниночка, как скажешь, забирай всё, что хочешь»?
Нина — это младшая сестра моего мужа, Бори. Поженившись, мы с Борей сразу влезли в квартирную Каббалу. Платежи были достаточно объёмными, потому что нам хотелось расправиться с ними досрочно и спокойно жить дальше, но мы справлялись. У Бори была хорошая работа на руководящей должности, я тоже дома не сидела и старалась вкладываться в бюджет семьи, раз уж мы решили как можно скорее рассчитаться за квартиру. Работы у меня было меньше, приходила я раньше, поэтому готовку и уборку брала на себя, но по выходным Боря всё равно помогал мне, чем мог.
Я в семье была единственным ребёнком, но вот у Бори имелась сестра — своеобразная женщина, которая мне сразу не понравилась. Меня воспитали скромной и неконфликтной, поэтому я впадала в ступор от некоторых выкрутасов Нины.
Она могла позвонить мне с утра и попросить одолжить ей те классные брендовые туфли, которые мне мама подарила на день рождения. А я — человек брезгливый. Не привыкла я, чтобы кто-то совал свои потные ноги в мои любимые туфли. У нас в семье было не принято так делать — брать вещи друг друга, да и с подругами у нас тоже ни разу не возникало ситуации, когда кто-то попросил бы одолжить личную вещь. Всё внутри меня восставало против таких просьб.
Естественно, никакие туфли, юбки, платья и так далее я Нине не давала. Она в ответ страшно обижалась. Мне хотелось высказать ей всё, что я думаю о её поведении, однако приходилось держать рот на замке — ради Бори. Как-то я нажаловалась ему на Нину, и он рассказал мне, что она недавно разошлась с мужем, которого очень любила.
— Будь с ней помягче, ладно? — попросил он. — Она неплохой человек, просто ей сейчас очень трудно.
Я от Нины про «любимого» мужа за всё это время ни слова не услышала, хотя она часто навязывалась, чтобы поболтать. Куда интереснее собственного распавшегося брака ей была наша с Борей жизнь. Она постоянно расспрашивала, сколько квадратов в нашей квартире, когда мы собираемся завести детей, сколько денег мы платим по счетам или за какие-то вещи. Мы с подругами тоже обсуждали подобные вопросы, так что ответить вроде бы не трудно… но как-то она их задавала неприятно, словно бы с подковыркой какой-то. И я всё не могла понять, то ли я надумываю, то ли она просто завидует.
Но самое страшное происходило, когда Нина приходила к нам в гости. Она могла исчезнуть из поля зрения, пока я вожусь на кухне, а вернуться накрашенной моей помадой и вертящей на руке браслет, который мне купил муж.
— По-моему, мне очень идёт, — начинала она хвастаться. — Оттенок прям к моим глазам. Может, отдашь эту помаду мне? Тебе она зубы желтит. Ой, а браслет какой роскошный! Идеально подойдёт к моему платью.
— Браслет не отдам, — сухо говорила я, переворачивая жарящийся блин. — Это подарок Бори, а мужнины подарки я не передариваю.
— Ой, ну и ладно, — отвечала она и шла обратно в спальню — снять браслет и померить что-нибудь другое.
Помады я ей иногда отдавала — те, что она на себя мазала. Не все, конечно — некоторые были подарками от подруг, некоторые стоили достаточно дорого, так что я просто дизенфицировала их. Но порой она додумывалась забирать что-нибудь без спросу. Могла, например, натянуть на себя мою блузку и уйти в ней. Вещи она потом возвращала, так что воровством это нельзя было назвать… но у меня такие поступки вызывали отвращение.
Замка на двери в спальню не было, и я уже просто не знала, что делать. Аккуратных слов вроде «Пожалуйста, не трогай мои вещи, мне неприятно» Нина не понимала. Она их будто бы вообще не слышала — моргала в ответ и переводила тему. Косметику и украшения я стала прятать, но приходила Нина всегда неожиданно, без предупреждения, и я могла не успеть убрать то, что достала с утра. Ну а спрятать одежду и обувь вообще не представлялось возможным.
Пить чай ей нравилось из моей кружки, которую она вечно якобы случайно хватала с сушилки. Я ей эту кружку подарила, а себе купила новую, так Нине и она понадобилась. Это был не человек, а саранча, пожиравшая мои вещи. Может быть, просто я — мелочная, ну и пусть. Мне жалко моих вещей для того, кто даже разрешения не спрашивает, прежде чем что-то ухватить и напялить на себя.
Боре я старалась не надоедать с Ниной. Он сильно уставал на работе, ему не до наших с Ниной женских разборок. Но и что делать — я не понимала. Мне уже порой домой возвращаться не хотелось, так как я знала, что в любой момент в мой маленький уютный мир может вторгнуться это чудовище.
От всего этого негатива меня отвлёк близящийся праздник — мой юбилей. Мне исполнялось двадцать пять лет, и отметить день рождения хотелось в шумном кругу людей, которые мне приятны: подруги, коллеги, родители. Мне очень нравилось готовить, наводить уют и заниматься организаторской деятельностью, а вот ко всяким кафе и ресторанам я равнодушна, люблю домашнюю атмосферу. Так что я решила провести праздник дома: украсить интерьер, наготовить необычных вкусностей под предпочтения каждого гостя, выбрать музыку, которая нам всем будет приятна.
Боря предложил арендовать банкетный зал и нанять тамаду, мы могли себе это позволить, но я отказалась.
— Я ж не из экономии, — ответила я. — Дома мне комфортнее. Дома как-то… знаешь, по-простому, пусть даже с музыкой и украшениями.
— Как хочешь, дорогая, — ответил Боря и поцеловал меня в висок. — Твой праздник, тебе решать.
Нину я попросила не приглашать и внутренне настроилась на непонимание и отказ, но Боря лишь пожал плечами и ответил то же самое, что говорил ранее — праздник мой, и приглашать я вольна кого угодно. Родителей Бори я, конечно, позвала — у нас с ним были хорошие отношения. Наверное, от них Нина и узнала о готовящемся празднике.
Я ждала от Нины обид из-за того, что она осталась не у дел, но ей, похоже, было всё равно — мой юбилей не очень её волновал. Загвоздка заключалась в другом.
Был выходной, и Нина по привычке притащилась к нам на обед. Боря уже поел и теперь находился в другой комнате — занимался своими делами. Кажется, он тоже начинал потихоньку уставать от постоянного присутствия сестры в нашем доме. Боря был добрым и терпеливым мужчиной, но даже его чаша терпения должна рано или поздно переполниться.
Ну а пока мне приходилось терпеть золовку за своим столом. Она съела обед, даже не спросив, рассчитывала ли я на неё продукты, и теперь пила чай.
— Мама сказала, — начала она, — что ты намылилась день рождения тут отмечать — в этой квартире.
Нина всегда будто избегала называть квартиру нашим с Борей домом. Сама она жила в однушке, которая досталась им с Борей от деда. Боря на эту однушку претендовать не стал — подарил свою долю сестре. Квартира, в которой Нина жила с мужем, была добрачной покупкой, поэтому после расставания она осталась ни с чем.
— Да, я буду отмечать юбилей дома, — спокойно ответила я, принимаясь за мытьё посуды. — Со своими родственниками.
— Родню на свой юбилей домой не зови, я со своими друзьями твою квартиру займу — Заявила золовка
Влажная, скользкая от моющего средства ложка выскользнула у меня из рук и со звоном ударилась об раковину. Оставив её лежать, я закрыла воду и повернулась к Нине.
— И что это значит? — всё так же сдержанно спросила я.
Я старалась сохранять спокойствие, потому что знала: если меня прорвёт, то Нине не поздоровится. А Боря дома, прибежит и не поймёт, с чего это я повышаю голос на его сестру.
— У нас встреча школьных друзей, — невомзутимо ответила Нина, ковыряясь в зубах зубочисткой. — Эта квартира большая, мы как раз поместимся, и за ресторан платить не надо будет. Уступишь мне.
— А я где, по-твоему, должна свой юбилей отмечать? — спросила я, вытирая руки полотенцем и борясь с желанием огреть этим полотенцем Нину по лицу. — На улице, а не у себя дома?
— У вас денег много, — парировала Нина. — В кафе сходите. А мне кафе оплачивать нечем, так что квартира на двадцать седьмое сентября за мной.
— Так. — Я повесила полотенце на крючок и скрестила руки. — Давай-ка кое-что проясним: эта квартира принадлежит мне и моему мужу, ты к ней никакого отношения не имеешь. Я буду отмечать свой день рождения там, где посчитаю нужным, и спрашивать твоего разрешения на пребывание в собственном доме не собираюсь. Это тебе понятно?
Нина уставилась на меня, хлопя глазами и будто бы не веря своим ушам. Раньше я никогда с ней так не разговаривала, поэтому могу понять обиду, промелькнувшую у неё в глазах, и непонимание, отразившееся на лице. Но мне уже было всё равно. Это мой праздник, а не чей-то ещё. Почему я вообще должна в наш дом пускать свору незнакомых людей, которые будут трогать наши с Борей вещи, есть из нашей посуды, сидеть на наших стульях и пачкать наши ковры? Лучше бы денег на кафе попросила. Я бы и этому поступку удивилась и внутренне возмутилась, но оплатила бы — лишь бы гарантировано не видеть Нину в этот день. И даже ничего бы ей не сказала. Но выгонять меня в мой день рождения из моего жилища — это перебор.
— Это квартира моего брата! — рявнула она так громко, что я чуть не подпрыгнула. — Значит, я имею на неё право!
— Борь! — позвала я мужа. — Родной, подойди, пожалуйста.
Но он уже сам шёл к нам — на крик Нины. Стараясь игнорировать едкий, тяжёлый взгляд Нины и её попытки меня перебить, я обрисовала ему ситуацию — как есть, без обиняков: нас с ним выгоняют из нашего дома ради удобства его сестрицы.
— Ты, кажется, что-то попутала, Нин, — сказал Боря, поворачиваясь к ней. — Я тебе и так свою долю в дедушкиной квартире подарил, а тебе всё мало?
— Ты что, не понимаешь? Мне нужнее! — заявила она. — Ты же старший брат, должен младшей сестре уступать.
Теперь мне стало понятно, почему от Нины муж ушёл — никто бы рядом с собой не выдержал этого вечного: «дай, дай, дай». Уж не знаю, что за человек был этот муж, но мне стало немного его жаль.
— Ты и жену мою достала, и меня, — отрезал Боря. — Так что заканчивай спектакль. Обсуждать тут нечего.
— Вот, значит, как. — Нина поднялась из-за стола. — Тогда вы меня больше не увидите.
— Ага, — сказал Боря.
— Ноги моей в этом доме больше не будет!
— Ладно, — ответил Боря.
Нина пулей вылетела в коридор. Стоя у раковины, я слушала, как она обувается, и поверить не могла, что наконец-то от неё избавилась. Раздался оглушительный хлопок дверью и воцарилась долгожданная тишина.
— Ты как? — спросил Боря, протягивая руку, чтобы меня обнять. — Она сильно тебя расстроила?
— Всё хорошо, — ответила я. — Теперь — всё хорошо. Спасибо, что встал на мою сторону.
— Это тебе спасибо, что так долго её терпела. Надо было давно ей пинка дать, но мне так жалко её было… муж с ней дурно обошёлся, выставил за дверь. Я думал, перебесится, успокоится да за ум возьмётся. Но, видимо, нельзя взяться за то, чего отродясь не было.
К празднику я готовилась с воодушевлением. Душа пела, хотелось танцевать. Я чувствовала себя лёгкой, как пушинка — а всего-то, оказывается, нужно было избавиться от пиявки на своей шее.
Нина обещание выполнила, и до самого юбилея не напоминала о себе. Должно быть, крепко обиделась и ждала, что мы с Борей приползём к ней на коленях — вымаливать прощение и приглашать её к себе домой. Похоже, она действительно не понимала, насколько была в тягость нам обоим и как была неприятна лично мне.
Разумеется, просить прощения мы и не подумали. Моя свекровь только один раз за вечер спросила, придёт ли Нина, а получив от Бори категоричное «нет» пожала плечами и больше о ней не вспоминала. А может, и вспоминала, но просто не стала портить нам всем вечер. Боря рассказывал, что свекровь Нину очень любит. Но, в отличие от Нины, она — женщина воспитанная и вежливая, ей бы в голову не пришло требовать присутствия Нины на чужом празднике.
Ждать извинений Нине со временем надоело. Она снова начала звонить мне, но я внесла её номер в чёрный список — безо всяких сожалений. Тогда она попыталась заявиться к нам в гости, но Боря её дальше порога не пустил и велел проваливать — достаточно грубо, но, как он сказал, по-другому она не понимает. Мягкость и вежливость она воспринимала как слабость, которая давала ей возможность настоять на своём. И я очень рада, что Нина не оказалась хитрее. Будь она чуть изворотливее, и могла бы годами изводить меня, при Боре прикидываясь бедной и несчастной.
