– Знаешь, я тут подумала… – она присела за стол, разглаживая льняную салфетку на коленях. – Когда выйдем на пенсию, можно будет наконец-то осуществить мою давнюю мечту. Помнишь, я тебе рассказывала про теплоход по Волге?
Её глаза загорелись тем особенным светом, который появлялся всегда, когда она говорила о будущем. Олег замер с вилкой над тарелкой, словно что-то обдумывая.
– Да, конечно, – он медленно положил приборы. – Кстати, раз уж мы заговорили о будущем… Я давно хотел обсудить с тобой один важный вопрос.
Анна насторожилась – она слишком хорошо знала этот тон. Так Олег говорил, когда собирался завести разговор о чём-то неприятном.
– Может, нам стоит… – он сделал паузу, подбирая слова, – привести документы в порядок? Например, оформить квартиру на нас обоих?
Звук упавшей вилки прозвенел в внезапно наступившей тишине. Анна медленно подняла глаза от тарелки, и Олег увидел, как меняется выражение её лица – от удивления к непониманию, а затем к чему-то похожему на гнев.
– Что значит «на нас»? – её голос звучал непривычно резко. – Это моя квартира, Олег. Моя добрачная собственность. И это не обсуждается.
– Анют, – он попытался взять её за руку, но она отдёрнула её, как от огня. – Мы женаты двадцать лет! Я всё это время вкладывался в неё – ремонт, мебель, техника. Разве это не делает её нашей общей?
– Нет, – отрезала она, вставая из-за стола. – Не делает. И я не понимаю, почему мы вообще об этом говорим.
Олег тоже поднялся, его лицо начало краснеть:
– То есть всё, что я делал все эти годы, для тебя ничего не значит? Я что, по-твоему, квартирант?
– Прекрати, – Анна начала собирать тарелки, гремя ими громче необходимого. – Ты прекрасно знаешь, что это наследство от моих родителей. Единственное, что у меня от них осталось.
– И что? – он повысил голос. – Я тебе как муж, между прочим, тоже не чужой человек!
Анна замерла у раковины, крепко сжимая края столешницы:
– Расчёты напрасны, это добрачная квартира, и она останется моей, – твёрдо сказала она мужу, не оборачиваясь. – И точка.
Повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только звуком капающей из крана воды. Недоеденный ужин остывал на столе, а вместе с ним, казалось, остывали и двадцать лет совместной жизни.
– Я к маме, – бросил Олег, направляясь к двери. – Может, хоть она меня поймёт.
Хлопнула входная дверь, и Анна медленно осела на кухонный стул. Руки дрожали, а в горле стоял комок. Как он мог? Как мог даже заикнуться об этом? Она посмотрела на свое отражение в окне – усталая женщина с потухшими глазами смотрела на неё в ответ. Где-то в глубине души шевельнулся страх – не слишком ли она резко отреагировала? Но нет, эта квартира – последняя память о родителях, её крепость, её опора. И она не позволит никому посягнуть на это, даже если этот кто-то – любимый человек.
Лидия Петровна встретила сына на пороге своей квартиры в старом халате, который носила «для дома» уже лет десять. Один взгляд на осунувшееся лицо Олега – и материнское сердце ёкнуло.
– Что случилось? – она впустила сына в прихожую. – На тебе лица нет.
Олег молча прошёл на кухню – маленькую, уютную, с геранями на подоконнике и старыми занавесками в мелкий цветочек. Здесь всё осталось таким же, как в его детстве, даже часы с кукушкой всё так же отсчитывали время на стене.
– Мам, помнишь, как папа говорил: «В семье всё должно быть общим»? – он тяжело опустился на табурет.
Лидия Петровна засуетилась у плиты:
– Конечно помню. Твой отец был мудрым человеком. А что случилось-то?
– С Анной поругались, – Олег провёл рукой по лицу. – Из-за квартиры.
– Какой квартиры? – она поставила перед сыном чашку с горячим чаем, достала из серванта любимое клубничное варенье.
– Той самой, в которой живём. Я предложил оформить её на нас обоих, а она… – он замолчал, размешивая ложечкой сахар.
Лидия Петровна присела напротив, её добродушное лицо стало серьёзным:
– Сынок, это просто смешно. В браке не должно быть «твоё» и «моё». Вы столько лет вместе! А она что же, не доверяет тебе?
– Говорит, это наследство от родителей, – Олег отхлебнул чай. – Но я же всё делаю для этой квартиры. Ремонт, мебель, техника – всё на мне.
– Вот именно! – Лидия Петровна всплеснула руками. – И потом, это же в её интересах. Мало ли что в жизни бывает… Кто её поддерживать будет, если с тобой что случится? А так – законная супруга, всё по-честному.
Она помолчала, глядя, как сын крутит в руках чашку:
– Знаешь, что я думаю? Она просто неблагодарная. Ты для неё как отец родной – всё делаешь, заботишься, а она…
– Мам, – попытался остановить её Олег, но Лидия Петровна уже вошла в раж:
– Нет, ты послушай! Я молчала все эти годы, но теперь скажу. Это эгоизм чистой воды! В наше время мы по-другому жили. Всё было общее – и горе, и радость. А сейчас что? Каждый себе на уме. И ты знаешь, – она понизила голос до шёпота, – я всегда чувствовала, что она не из нашей породы. Всё «я» да «я», всё «моё» да «моё»…
Олег слушал мать, и что-то неприятное шевелилось в его душе. Он пришёл сюда за поддержкой, но почему-то становилось только хуже. В словах матери была своя правда, но…
– А помнишь, как она на твой день рождения в прошлом году? – продолжала Лидия Петровна. – Торт сама испекла, а рецепт не дала. Сказала – семейный, от бабушки достался. Вот и сейчас то же самое…
За окном стемнело. Кукушка на часах прокуковала девять раз. Олег смотрел в остывший чай и думал о том, что, наверное, зря пришёл. Мать говорила всё громче, распаляясь от собственных слов, а в его голове звучал голос Анны: «Единственное, что у меня от них осталось…»
– Мам, – он встал из-за стола, – спасибо за чай. Мне пора.
– Куда? – всполошилась Лидия Петровна. – Ты же только пришёл! И потом, может, переночуешь у меня? Как в детстве…
– Нет, – он наклонился и поцеловал её в щёку. – Мне нужно домой.
– К ней? – в голосе матери прозвучала обида. – После такого?
Олег уже в прихожей обувался, когда услышал:
– Сынок, ты подумай хорошенько. Может, это знак? Может, она вообще…
– Спокойной ночи, мам, – он быстро вышел, прикрыв за собой дверь.
На улице было свежо. Олег глубоко вдохнул вечерний воздух. Разговор с матерью не принёс облегчения, наоборот – на душе стало ещё тяжелее. Он медленно побрёл по знакомым с детства дворам, не спеша возвращаться домой. В голове крутились обрывки фраз: «неблагодарная», «эгоистка», «не из нашей породы»… Но почему-то вместо злости он чувствовал только усталость и какую-то глухую тоску.
Когда Олег вернулся домой, на кухне горел свет. Анна сидела за столом, обхватив руками чашку с давно остывшим чаем. Она не подняла головы, когда он вошёл, только её пальцы крепче сжали фарфоровые бока чашки.
– Как мама? – спросила она тихо, всё ещё не глядя на него. – Наверное, уже все косточки мне перемыла?
Олег прислонился к дверному косяку:
– А ты как думаешь?
– Думаю, что да, – Анна наконец подняла глаза. – И знаешь что? Я её понимаю. Она защищает своего сына. Но ты… ты-то почему не можешь понять меня?
– Понять тебя? – его голос начал повышаться. – А ты можешь понять меня? Я вложил в эту квартиру не меньше, чем ты! Каждая стена здесь помнит мои руки. Помнишь потоп у соседей? Кто всё восстанавливал? А ремонт на кухне? А…
– Прекрати! – она резко встала, чашка дрогнула, расплескав остатки чая. – Прекрати считать! Это не вопрос денег, неужели ты не понимаешь? Это вопрос того, что я имею право оставить себе хоть что-то своё!
– Своё? – он горько усмехнулся. – За двадцать лет брака ты так и не поняла, что в семье не должно быть «своего»?
– А должно быть что? – Анна подошла к окну, обхватив себя руками. – «Наше»? То есть твоё и твоей мамы? Которая до сих пор считает меня недостойной своего сыночка?
– Не впутывай сюда маму!
– А кто её впутал? – она резко обернулась. – Кто побежал к ней жаловаться, как только что-то пошло не так?
Олег с силой ударил кулаком по столу, чашка подпрыгнула:
– Хорошо! Давай делить всё – расходы, имущество, даже этот чёртов холодильник! Будем жить как чужие люди – у каждого своя полка, своя кастрюля, своя…
– С удовольствием! – перебила его Анна. – И знаешь что? – её голос дрогнул. – Лучше я буду одна, чем позволю тебе или кому-то ещё лишить меня моего права. Права иметь что-то своё, понимаешь? Что-то, что принадлежит только мне!
В кухне повисла звенящая тишина. Только тиканье часов отсчитывало секунды, минуты, часы их совместной жизни, которая вдруг начала рассыпаться, как карточный домик.
– Вот как? – тихо произнёс Олег. – Значит, одна?
Анна молчала, глядя в темноту за окном. По стеклу медленно стекали капли начавшегося дождя, или может быть, это были слёзы в её глазах, искажающие картину ночного города.
– Ты этого хочешь? – он сделал шаг к ней. – Перечеркнуть всё, что у нас было? Из-за квартиры?
– Не из-за квартиры, – её голос звучал глухо. – Из-за недоверия. Из-за того, что ты не можешь или не хочешь понять – эта квартира… это всё, что у меня осталось от прошлой жизни. От родителей, которых больше нет. Это мой… мой якорь, понимаешь?
– А я? – он остановился за её спиной. – Я для тебя кто?
Анна повернулась к нему, в её глазах блестели слёзы:
– Ты? Ты – моё настоящее. Моё будущее. Но почему я должна выбирать? Почему не могу иметь и то, и другое?
– Потому что я твой муж! – он почти кричал. – И я имею право…
– Вот! – она подняла палец. – Вот оно! Ты считаешь, что имеешь право. А я считаю, что нет. И что теперь?
Олег медленно опустился на стул:
– И что теперь? – эхом повторил он её вопрос.
За окном усилился дождь, барабаня по карнизу как будто в такт их учащённым сердцебиениям. Двадцать лет совместной жизни повисли на волоске из-за четырёх стен и документа о собственности.
– Я лягу в гостиной, – наконец произнёс Олег, поднимаясь.
– Хорошо, – тихо ответила Анна, не двигаясь с места.
Он вышел из кухни, а она всё стояла у окна, глядя на своё отражение в тёмном стекле. Женщина в отражении беззвучно плакала, но Анна упрямо стирала слёзы – она не могла, не хотела сдаваться. Даже если цена её упрямства окажется слишком высокой.
Три дня пролетели как в тумане. Они почти не разговаривали, существуя в одной квартире как два призрака – завтракали в разное время, ужинали порознь. Олег продолжал спать в гостиной, а Анна подолгу сидела на кухне по вечерам, перебирая старые фотографии родителей.
В субботу утром она проснулась от запаха кофе и жареных тостов. На кухне гремели посудой – таким знакомым, родным звуком. Когда она вошла, Олег стоял у плиты, спиной к двери.
– Доброе утро, – сказал он, не оборачиваясь. – Садись, кофе почти готов.
Анна замерла на пороге, не зная, как реагировать на это неожиданное перемирие. Но потом всё же села за стол – такой непривычно пустой без привычной утренней газеты, которую Олег обычно читал за завтраком.
– Я тут думал много, – он поставил перед ней чашку с кофе, точно такую, какую она любит – с молоком и одной ложкой сахара. – И понял кое-что важное.
Анна обхватила чашку руками, грея озябшие пальцы:
– И что же ты понял?
Олег сел напротив, впервые за эти дни глядя ей прямо в глаза:
– Я понял, что дело не в квартире. Совсем не в ней.
Он помолчал, подбирая слова:
– Знаешь, я вчера весь день ходил по нашим комнатам. Смотрел на фотографии твоих родителей – они как будто глядят на меня с укором. И я вспоминал, как познакомился с ними, как твой отец учил меня ремонтировать машину, как мама делилась с тобой рецептами…
Анна почувствовала, как к горлу подступает комок.
– Прости, если был слишком настойчив, – продолжал Олег. – Просто я… я боюсь. Боюсь, что если с тобой что-то случится, я останусь ни с чем. Не из-за квартиры – без крыши над головой я не останусь. А потому что эта квартира – это частичка тебя, понимаешь? Здесь каждый угол помнит наше счастье, наши ссоры, наши примирения…
– Олежка, – тихо произнесла Анна, и в этом детском прозвище было столько нежности, что у него перехватило дыхание.
– И знаешь что ещё? – он протянул руку через стол и накрыл её ладонь своей. – Я понял, что никакая собственность не стоит того, чтобы потерять тебя.
Анна смотрела на их соединённые руки, на тонкую полоску обручального кольца:
– Я тоже думала все эти дни, – она подняла глаза. – И я рада, что ты это сказал. Потому что у меня есть предложение.
Она на секунду запнулась:
– Давай сделаем так – я включу тебя в завещание. Официально. Но квартира останется моей, пока я жива. Это не потому, что я тебе не доверяю, – поспешно добавила она, видя, как он хочет что-то сказать. – Это потому, что мне нужно знать – у меня есть что-то своё. Что-то, что связывает меня с прошлым, с родителями. Ты понимаешь?
Олег молчал, поглаживая большим пальцем тыльную сторону её ладони.
– И ещё, – она слабо улыбнулась, – я поняла, что мне важнее, чтобы мы не потеряли друг друга. Потому что… потому что ты – мой настоящий дом. Неважно, в какой квартире.
Он встал, обошёл стол и опустился перед ней на колени:
– Согласен, – просто сказал он. – На всё согласен.
Анна обняла его за шею, уткнулась носом в макушку:
– А поехали на теплоходе по Волге? – прошептала она. – Прямо этим летом. К чёрту пенсию.
– Поехали, – он прижал её к себе крепче. – Куда скажешь, туда и поехали.
За окном просыпался город. Новый день вступал в свои права, принося с собой запах свежего кофе, тепло примирения и понимание того, что иногда нужно просто отпустить – чтобы сохранить самое главное.
