Мама, в отличие от Любы, сразу всё поняла и принялась голосить. Она опустилась голыми ногами на снег и вцепилась в отца, завывая так страшно, что у Любы свело челюсть. Почему-то губы растягивались в кривую улыбку, хотя улыбаться Любе совсем не хотелось. Отца она любила, хоть и побаивалась: когда он был пьяный, влетало всем, кто попадал ему под руку, хотя Любе меньше всех — она была его любимицей.
Всего детей было пятеро: Люба, Надя, Вера, Оксана и Фёдор. Отец очень хотел сына, а когда тот родился, уже так устал от младенцев, что просто его не замечал. А вот Любу охотно брал с собой на сенокос, на рыбалку или по грибы и даже за дровами садил рядом на тракторе.
-Ты умная, в бабушку пошла, — поговаривал он. — Остальные девки в мать, толку от них не будет. Мы тебя в институте, Любка, выучим, пусть хоть один человек у нас в семье образование получит.
В институт Люба не пошла, не до этого было: летом забрала документы из школы, отучилась в техникуме на бухгалтера и вернулась домой. Работы не было, разве что дояркой, и то колхоз, говорят, скоро закроют, или не колхоз, как его теперь называют, акционерное общество? Люба вела домашнее хозяйство, помогала троюродному дяде, у которого деньги всегда водились: он работал ветеринаром, мастерил мебель на продажу, держал большое хозяйство, и для Любы всегда находил подработку, не скупясь на деньги.
-Мог бы просто деньги давать, — ворчала мать. — А то строит из себя благодетеля, а сам не стой барина стал, ты у него заместо прислуги!
-Мам, ну с чего он должен давать нам денег?
-Да с того, что несправедливо получается: одним всё, а другим ничего. Поровну всем должно быть.
Мама у Любы никак не могла привыкнуть к новому строю, и Любу это страшно злило.
-Время сейчас другое, мам. Ты бы лучше у него поучилась. Можно свиней побольше разводить, корову не одну, а две держать или даже три, тогда и молоко можно будет продавать. Я бы ездила в район и на рынке продавала.
-Тоже мне, спекулянтка нашлась! — сердилась мать. — Облапошат там тебя, глазом моргнуть не успеешь!
Что бы мама там ни говорила, Люба свою линию гнула: брала любую подработку, часть денег матери отдавала, часть прятала, всё мечтала поехать учиться, как папа обещал. И дяде была благодарна за помощь, хотя он, конечно, странный был.
С Мариком она познакомилась летом. Новую улицу начали строить ещё в конце восьмидесятых, и несколько домов так и остались недостроенные, только фундамент стоял. И вот вроде стройка сдвинулась с места: кто-то выкупил землю и нанял бригаду из города. Марик и был среди них — ладный, смуглый, с обаятельной улыбкой. Люба сначала просто мимо ходила, потом стала останавливаться и болтать с ним, как-то раз принесла пирожков, сама нажарила, ну а потом уже и до свиданий дело дошло.
До Марика у Любы никого не было. Не потому, что поклонников у неё не наблюдалось — ещё как, но, наглядевшись на маму, Люба страшно боялась забеременеть, поэтому всех кавалеров отваживала. Но Марик был настойчивым, к тому же она сразу поняла — это навсегда.
Когда Люба была маленькой, она обожала мультик про «Золушку». Особенно ей нравилась песня:
Где мы жили, как мы жили,
Улыбаясь и печалясь?
Мы сегодня позабыли,
Потому что повстречались.
Навсегда, навсегда,
Навсегда…
Так и они с Мариком — повстречались навсегда.
А после Нового года Марик уехал со всеми строителями.
-Я обязательно к тебе вернусь, радость моя! — обещал он.
И Люба ему верила.
А в феврале у неё не пришли месячные. Она страшно испугалась, но с кем посоветоваться не знала: маме такое не скажешь, она сразу прибьёт, а подружки разнесут всем подряд. Люба знала, что в таких случаях делают, у мамы после Фёдора были ещё беременности, так она ездила в районную больницу и от ребёнка избавлялась. Вот и Люба решила поехать, только так, чтобы мама не узнала. Это было несложно: днём она сидела с младенчиком, дочкой дяди, которая Любу изрядно раздражала, напоминая младших сестёр, но денег он ей платил достаточно, чтобы она делала свою работу на совесть. Люба хотела его предупредить, что уедет на полдня, но побоялась: вдруг решит, что её помощь больше не нужна, тем более эта питерская приехала, сестра покойной. Можно было её, конечно, попросить, но та к следаку намылилась, так что пришлось просить Лариску. Правды Люба ей не сказала, соврала, что, кажись, заразу подцепила. Лариска жутко обрадовалась, она обожала, когда у других плохо.
-Срок четырнадцать недель, — сказала врач. — Ты чего тянула, какой теперь аборт. Только рожать.
-Да вы что! — испугалась Люба. — У меня дни в декабре ещё были.
-Обильные?
-Ну… Нет, мазало только. Но у меня с осени так, я думала, что это из-за этого, ну, что я половую жизнь начала…
-Так бывает, — смягчилась врачиха. — Раньше надо было думать, теперь рожать только. Ты совершеннолетняя, проблем я не вижу. Парень хоть приличный, женится на тебе?
И тут Люба завыла белугой. Марик взял у неё адрес и обещал писать, но так и не написал ни одного письма. А председатель, Олег Владимирович, сказал, что строители свою работу завершили и больше не вернутся, дальше уже хозяева достраивать будут.
К врачихе она потом ещё раз поехала: взяла все свои деньги, которые на учёбу откладывала, и попросила избавить от ребёнка.
-Это подсудное дело, ты что, не понимаешь?
-Меня мама из дома выгонит!
-Не выгонит, поругает, а потом простит. Внуков всегда больше, чем детей любят.
-Вы её не знаете! Она папку со света свела, а уж меня только так выгонит!
Врачиха вздохнула, придвинула Любе деньги.
-Забери. Я тебе не смогу помочь. По крайней мере, таким образом. Но выход есть, если хочешь. Существуют такие пары, понимаешь, которые хотят ребёнка завести, но не могут. Они готовы взять новорождённого, если он будет здоровый. Так что смотри: будешь меня слушать, родишь здорового, я пристрою. Да ты даже не увидишь его, я кесарево сделаю, проснёшься, а всё позади.
Любе это казалось диким. Нет, она слышала что-то такое, да и в сериалах случалось, но она же не в сериале…
Посоветоваться было не с кем, разве что с Пашкой.
С Пашкой они дружили с первого класса. Его, правда, в шестом на второй год оставили, но Люба и после этого с ним дружила. Он был как брат, который всегда поможет, если это в его силах, Пашка и в больницу её возил на отцовской машине. Понятно, что он не девочка, с ним такие вопросы не обсудишь, но про детей сможет понять.
-Как ты думаешь, — спросила Люба. — Что хуже — аборт или оставить ребёнка в роддоме?
Пашка нахмурился, сплюнул и сказал:
-Одинаково плохо.
-Ну а если выхода нет?
-Выход, Любонька, есть всегда.
Он один её так называл: Любонька. Раньше ещё отец, а теперь только Пашка.
О том, что ей предложила врачиха, Люба ему не сказала. А про ребёнка он скоро и сам узнал, да все узнали — живот стал расти как на дрожжах.
Первой всё поняла мать. Закатила скандал, и как Люба и ожидала, выгнала из дома.
-Позор-то какой! — причитала она. — Что люди будут говорить!
Идти Любе было некуда. Она обратилась бы за помощью к дядьке, но у него эта питерская поселилась, не хотелось Любе мешать: между этими двоими явно какие-то шуры-муры намечались, может, хоть с третьей женой ему повезёт.
Помощь неожиданно пришла от Пашки.
-Я поговорил с мамкой, можешь у нас жить. Всё равно комната пустует.
Пашка был младший в семье. Сестра лет пять назад уехала за мужем в Хабаровск, брата осенью в армию забрали. Мать у него была ненамного лучше Любиной — тоже вечно кричала, всем была недовольна, Пашку скакалкой хлестала, если что не по ней. Но Любу встретила приветливо.
-Заходи, радость моя, не стесняйся. Может, тебя сразу к Пашке поселить? Ну а что, я всё понимаю — дело-то молодое.
-Это не его ребёнок, — смущённо ответила Люба.
-Подумаешь! Эка невидаль, Светка у меня тоже не от мужа!
Пашка стоял с пунцовыми ушами, да и Люба недалеко от него ушла.
-Лучше я всё же в Светиной комнате. Можно?
-Валяй!
Люба сильно на мать обиделась. И решила: ребёнка она отдаст хорошим людям, пусть в нормальной семье живёт, а сама уедет летом и поступит в институт, как они мечтали с папкой, например, на учительницу. А что, хорошая работа, и всегда в тепле.
Врачиха рассказала, что Любе можно, а что нельзя, и выдала витамины, велела каждый день пить.
-Чтобы убедиться, что с ребёнком всё в порядке, мы тебе направление на УЗИ в город выпишем, я диагноз напишу, ты не пугайся.
Люба и не пугалась, она помнила, что жена дядьки тоже раз на УЗИ ездила, и всё нормально у неё было. По крайней мере, с ребёнком, саму жалко, конечно.
В кабинет велела идти не любой, а только в один определённый, к Ирине Борисовне. Люба в городе редко бывала и обрадовалась, что такое приключение. Пашка снова попросил машину у отца и повёз Любу в город. По дороге они хохотали как ненормальные, хотя на самом деле Любе хотелось плакать.
В больнице было много народу, и сама она огромная, Люба несколько раз заблудилась. Чуть не пошла в не тот кабинет, в последний момент выскочила.
Ирина Борисовна оказалась ухоженной женщиной средних лет, похожей не на врача, а на актрису. Любе она жутко понравилась, так что она даже подумала: может, и ей на врача идти?
Она надеялась, что увидит ребёночка, но экран был отвёрнут.
-Ну как, с ним всё в порядке? — робко спросила она.
-Все результаты будут у твоего врача. А сейчас иди.
Домой возвращались не так весело: Люба смотрела в окно и думала о Марике, Пашка тоже молчал.
Когда ребёнок начал толкаться, в Любе что-то изменилось. Она стала ловить себя на мысли о том, что можно было бы и оставить ребёнка. А что — комната большая, места хватит… Потом она вспоминала, что комната эта чужая, и терпение у Пашкиной мамы не вечное.
Она стала пропускать явки к врачихе. Та ругалась, пугала, что гарантий не даёт, что такого ребёнка заберут — мало ли что случится, пока Люба не показывается.
-А я, может, передумала, — звонким голосом произнесла Люба. — Я, может, себе его хочу оставить!
Врачиха побледнела.
-Какой передумала? Уговор есть уговор, пути назад нет, я людям обещала!
-Я ничего не подписывала, — гордо сообщила Люба, вспомнив, как это было в сериале.
-Будешь рыпаться — хуже будет, — пригрозила врачиха.
Люба стала плаксивой. Сама не знала, как это получается, но чуть что — сразу в слёзы. Однажды, уже весной, когда стаял снег, обнаружили кота Ваську, который ещё осенью пропал. Люба помнила его ещё с детства, когда они с Пашкой притащили его от бабы Лиды. И так она разрыдалась, что остановиться не могла.
Пашка сгрёб её в охапку, принялся гладить по волосам, бормотать:
-Хорошая моя, успокойся, тише, милая, тише.
Наклонился, поцеловал её мокрые щёки, губы.
Люба опешила.
-Паш, ты чего? Ты же как брат мне.
Он потемнел лицом, отвернулся.
-Прости, — произнёс глухо. — Больше не повториться.
Машину эту, чёрную иномарку, Люба где-то видела. Номер такой приметный, как день её рождения, вот она и запомнила. А где — никак не могла вспомнить. Остановилась машина возле дома и долго стояла, Люба и не думала, что это к ней. Только когда пошла в магазин за семечками, на которые её в последнее время сильно тянуло, из машины вышел бритоголовый парень в дутой куртке и сказал:
-Прокатимся?
-Не поеду я с тобой! — возмутилась Люба. — Ты кто такой, вообще?
-Я от Екатерины Алексеевны.
Екатерина Алексеевна — врачиха. Люба удивилась — парень не был похож на врача. Но в машину села.
Они отъехали от дома, и он сказал:
-Если завтра же в больнице не появишься, дом твой спалим.
Спокойно так сказал, словно и не угрожал даже. У Любы по спине поползли мурашки.
-Я приеду завтра, — пообещала она. — Точно-точно.
-Я больше предупреждать не буду.
Он высадил Любу на краю деревни, и домой ей пришлось возвращаться пешком.
Что делать, она не знала. Знала одно: ребёнка она этой мегере не отдаст. Но пока лучше притвориться, что договор в силе.
Пашка свозил её в больницу, Люба наврала, что просто тяжело ездить, живот большой, давит. Про бритого парня ничего говорить не стала.
А через две недели приехал Марик. Люба сначала глазам своим не поверила, когда увидела его в окно. Слёзы так и брызнули, она побежала как есть, в домашнем халате и тапочках, на улицу.
Он с удивлением и обидой уставился на Любин живот.
-Дурак ты, Марик, — рассмеялась она. — Это же твой ребёнок!
Он обнял её, прижал к себе, и Люба поняла — навсегда.
Конечно, она не стала рассказывать ему про врачиху и про бритоголового, сказала только, что мать из дома выгнала.
-Поехали со мной, — предложил Марик. — Я маме про тебя рассказал, она дала своё благословение. И ребёнку будет очень рада, я уверен.
-Поехали, — согласилась Люба. — Ты на машине?
-Нет, откуда у меня машина. На автобусе. Ты много вещей не бери, мы тебе всё новое купим.
-Я Пашку попрошу меня отвезти.
-Какого Пашку? — насторожился Марик.
-Да он мне как брат! — рассмеялась Люба. — И не думай даже ревновать!
Но Марик всё равно ревновал. И за ужином косился на него недовольно.
Это мать Пашки уговорила их поесть перед дорогой.
-Ну куда он с пустым брюхом? — спросила она, имея в виду Пашку.
Накрыла на стол, сама куда-то убежала. Ели молча, Люба пыталась развеять неловкость, но парни молчали.
Вещи она собирала впопыхах, да и не так много у неё было вещей. Пашка сидел на кухне, уставившись в одну точку, Марик суетился рядом, всё пытался помочь.
-Поверить не могу — я стану отцом! — всё время повторял он. — Сердцем чувствовал — надо ехать.
Они с Мариком сели на заднее сидение, но обниматься при Пашке Люба стеснялась, всё помнила, как он обнял её тогда, и догадывалась, что Пашка смотрит на неё не так, как на сестру.
Машина появилась так внезапно, что они чуть не столкнулись. Пашка выругался, нажал на тормоза, Люба ударилась о переднее сидение, испугалась за ребёнка, обхватила живот руками.
-Что за…
Из второй машины выходили двое. И Люба узнала одного — бритоголовый. Она закричала, сразу поняла, что они за ней. Пашка повернулся и спросил:
-Вы их знаете?
Марик испуганно замотал головой, Люба скороговоркой произнесла:
-Они хотят, чтобы я ребёнка отдала, не выходи, нужно ехать, Паш, не выходи…
Но было поздно: мужики уже подошли, рванули водительскую дверь.
Пашка среагировал мгновенно — саданул его дверью, а потом и кулаком. Когда к нему поспешил второй, Марик тоже сообразил, что к чему, и выскочил на помощь. Люба так и сидела, обхватив живот руками, и тихонько подвывала. Она видела, что бритоголовые выигрывают, и не знала, за кого больше боится: за Марика с Пашой, или за ребёнка, которого у неё точно заберут, теперь она это знала.
Когда Марик оставил Пашку одного и кинулся к машине, Люба не поняла, что происходит. Почему он бежит, струсил? Нет, Марик не такой, он не мог…
Когда Марик неуверенно открыл дверцу машины и оглянулся на Пашку, тот рыкнул:
-Я сказал — гони! Пыром! Я задержу…
Марик сел за руль и завёл мотор. Бритоголовый, тот, что дрался с Пашкой, попробовал было выскочить наперерез машины, но Пашка ему не дал. Второй поднимался с дороги — несколькими секундами ранее Пашке удалось сбить его с ног.
Они рванули с места, и Люба поняла, что сейчас произойдёт — они уедут, а Пашка…
-Стой! — завизжала она. — Не смей, нельзя его здесь оставлять!
Марик не останавливался. Он гнал машину так быстро, что вскоре уже было невозможно рассмотреть, что там осталось позади. И не нужно было Любе этого видеть. Ребёнок отчаянно бился внутри, Люба гладила живот и плакала. Они сейчас оставят Пашку и поедут за ними, думала она, Марик прав, нужно гнать, чтобы они нас не поймали. А Пашка — он крепкий, сдюжит, доберётся до деревни, и всё будет хорошо. Машину ему как-нибудь вернут, завтра Марик набьёт её братьями и поедет в деревню, пусть только кто-нибудь попробует сунуться! Всё будет хорошо, убеждала себя Люба, теперь точно всё будет хорошо. Зубы стучали, из носа текло, ребёнок продолжал толкаться. Деревья проносились мимо, фары догоняющей машины были далеко.
«Нас не догонят, — повторяла Люба, как заклинание. — А Пашка спасётся».
