В торговом центре жарко. Аня поленилась спуститься в гардероб и теперь пожалела: пуховик огромный, в руках не понести, а по спине уже стекают струйки пота, и лицо, наверное, такое, будто она только что из бани вышла. Продавцы смотрят с подозрением, потому что Аня скользит бессмысленным взглядом по витринам и на все предложения помочь с выбором, мычит нечто нечленораздельное. На пуховике пятна: Павлик вчера пролил на него сок, а другого у Ани нет, она хотела купить, но решила, что мама обидится. Пуховик был самым шикарным подарком, который она получила от неё к своим двадцати семи годам. Когда брат Игорь находил под ёлкой крутые коньки, Ане доставалась пластмассовая кукольная кроватка, когда ему на выпускной выдали ключи от машины, Аня получила подвеску из поддельного золота.
Пуховик был фирменный. Купленный на распродаже, но всё равно дорогой и тёплый.
– Раз ты с Павликом столько гуляешь, – проворчала мать. – И зачем только, непонятно. Вы вон спали на балконе, и ничего.
Когда через три года Аня решила сменить пуховик, потому что светлый пачкался, мама обиделась:
– Он же дорогой, я думала, ты будешь его несколько лет носить!
И Аня не стала менять. Он и правда был добротный: ни один шов не разошёлся, пух не лез и не собирался в комки даже после стирки, в нём было тепло. Но белый давно превратился в грязно-серый с жёлтыми разводами. Продавщицы, видимо, считали Аню нищенкой или вообще бомжихой, которая зашла в супермаркет погреться.
Аня пришла не погреться. Ей нужно было купить маме подарок на день рождения. Та никогда не облегчала ей задачу, не говорила, что она хочет получить, при этом если подарок не нравится, мама дулась весь праздник и месяц после него. Угодить удалось всего два раза: в первый Аня подслушала, как мама говорит тёте Вике по телефону, что хочет покрывало с райскими птицами, а во второй Игорь проговорился, что мама попросила у него мультиварку, а он уже купил постельное бельё.
Подаркам Игоря мама всегда была рада, даже если это огромная чёрная ваза, которую некуда поставить и нечего в ней держать. Вазу Игорю подарили Смирновы, мама и сама была на том дне рождения, но сделала вид, будто не помнит и не знает.
– Сына, где ты взял такую замечательную вазочку? – промурлыкала она. – Она отлично впишется в тот угол. Боря, что ты стоишь – подвинь тумбочку!
Отец маме никогда не возражала, Аня, наверное, у него переняла это свойство. Они с папой вообще были похожи: невысокие, светлые, полноватые. Отец был хорошим человеком, но безвольным: когда родители поженились, все прочили ему блестящую карьеру, но в итоге он так и остался, по сути, клерком, проигрывая более решительным и хитрым соперникам. Мама его за это ругала, он вздыхал, но сделать ничего не мог. Квартиру свою они так и не приобрели, жили в бабушкиной, которая, в отличие от безвольного сына, была необычайно пробивной и в свои семьдесят четыре всё ещё самостоятельно вела бизнес и помогала сыну.
Ваза эта бельмом торчала в зале, об выдвинутую тумбочку все бились, но маме было всё равно: Игорь подарил, а, значит, шедевр.
Когда Ане было шестнадцать, она не удержалась и спросила:
– Почему ты любишь Игоря больше, чем меня?
– Что за глупости, – отозвалась мама. – Я вас одинаково люблю. Просто он мальчик, а мужчины требуют больше заботы, чем женщины.
Странно, подумала тогда Аня, ведь о папе мама совсем не заботится, а он тоже мужчина. Иногда Ане даже казалось, что отца мама не выносит, так кривится, когда он прикасается к ней.
Взгляд упал на витрину с серёжками, Аня увидела её, стоя в соседнем магазине среди духов и косметических средств. Как раз то, что нужно! Она обрадовалась, поспешила в магазин, чуть не смахнув с полки флакон духов, из-за чего продавщица, молоденькая девушка с короткой чёлкой, метнула в неё осуждающий взгляд.
Серёжек было много, но понравились Ане только одни, с рубинами. Камни пылали тепло и загадочно, цена отзывалась жаром в ладонях: таких денег у Ани не было, но можно было потратить с кредитки, пусть это и половина той суммы, которая на ней есть. Отдаст как-нибудь, что-нибудь придумает.
Только когда купила, Аня поняла, что муж Юра вряд ли одобрит такой дорогой подарок, ведь даже не юбилей. Тёщу он не любил и говорил об этом открыто.
– Мать тебя ни во что не ставит, зачем ты надрываешься? – спрашивал он.
Аня сказала бы ему, что он не понимает, но это было жестоко: муж потерял мать в три года и, конечно, не мог понять Аниных чувств.
В груди беспокойно заёрзал холодок, но Аня поплотнее запахнула пуховик и постаралась об этом не думать. В конце концов, это её мама и её кредитка, мужу не обязательно знать об этом. Он может вообще не пойти на день рождения. Посидит дома с сыном, а то мама будет вздыхать, что мальчик мешает праздновать. Раньше Аня думала, что внука мама станет любить больше, и когда забеременела, спать не могла, всё думала, хоть бы сын родился, а когда на УЗИ сказали, что мальчик, даже заплакала от радости. Но мама к внуку была равнодушна, ей вообще не нравилась идея быть бабушкой, дескать, слишком молода для этого. Отец к тому времени уже вообще всех игнорировал, одна бабушка радовалась, что дождалась правнука.
Муж не особо расстроился, что на день рождения к любимой тёще он не попадёт, сказал, что такой выходной ему даже больше нравится: пиццу закажет, футбол с сыном посмотрят. Павлик, который самой Ане не давал покоя, с отцом успокаивался и затихал, так что Аня особо о них не переживала. Купила букет цветов (на розы не хватило, но знакомая флорист собрала чудесную композицию из хризантем, отлично получилось) и поехала поздравлять, радуясь тому, какой отличный подарок она придумала.
– Какие красивые, – оценила мама. – Спасибо.
– А я тоже тебе серёжки купил, правда, не такие шикарные, – ничуть не расстроился Игорь и протянул маме красный бархатный мешочек.
Внутри оказались серебряные гвоздики с фианитами. Мама тут же их нацепила и весь вечер смотрелась в зеркало, а Анин подарок так и лежал в коробочке.
– Почему серёжки не носишь, которые я подарила? – спросила Аня через пару недель, когда в очередной раз увидела на маме серебряные гвоздики.
– Ой, они же дорогие такие, боюсь их потерять, – отмахнулась она.
Аня сделала вид, что её это не задело, но изнутри поднялось незнакомое раньше чувство. Нет, это была не обида, нечто иное. Злость. Аня злилась на маму и так испугалась этого чувства, что тут же спрятала его подальше, убедив саму себя, что ничего такого не случилось.
Убедить не получалось. Вернувшись домой, она накричала на мужа, который опять постирал свои джинсы с постельным бельём, и оно окрасилось голубыми разводами, накричала на сына, который раскидал Лего, и Аня наступила на него, больно поранив ногу. Муж, который обычно помалкивал, вдруг встал на защиту Павлика и попросил не орать на ребёнка, он же просто играет. И, вообще, он и так ушёл с работы пораньше, чтобы забрать сына из садика, приготовил ужин и постирал, чтобы Аня могла съездить к своей ненаглядной маме и повесить шторы, словно её родители – инвалиды, и сами не в состоянии ничего сделать.
– Сам ты инвалид! – вконец обиделась Аня, хлопнула дверью и ушла из дома.
Куда идти, она не знала. На работу только вышла, и не то, что подруг, даже приятельниц там не завела. Университетские подружки все разъехались, да и не принято было, чтобы она вот так, без предупреждения, к кому-то приходила, даже родителям нужно было звонить и спрашивать, удобно ли им. От жалости к самой себе Ане хотелось плакать. И внезапно она подумала, что поедет к брату.
Игорь жил с девушкой, Мариной. Жениться не торопился и детей пока тоже не планировал.
– Для себя нужно пожить, – объяснял он.
Аню это радовало, боясь, что, если мама будет ещё и внуков от Игоря любить больше, она этого совсем не вынесет.
С Мариной Аня особо не общалась, слишком разные они были, да и разница в десять лет, о чём им говорить? Она понимала, что вряд ли ей устроят тёплый приём. Но она ошиблась.
Игорь, открыв дверь, удивился, но тут же улыбнулся и обнял её. И вопросов задавать не стал, только сказал:
– Проходи, Маринка как раз пельмени варит.
Марина тут же достала третью тарелку и спросила, с чем Аня любит: с майонезом или с чесночным бульоном. А то Игорь с майонезом вечно лопает, а она вот любит покрошить чеснок мелко в бульончик и потом туда макать.
– У меня аж слюнки побежали, – призналась Аня. — Давай с чесноком.
За ужином шутили и смеялись, к чаю достали недоеденный торт из холодильника.
– Игорь вчера повышение получил, – объяснила Марина. — Я сама торт испекла.
Аня удивилась: мама ничего не говорила ей про повышение Игоря, а уж она бы такое событие не упустила.
Брат отвёл глаза, вздохнул и сказал:
– Давай, я тебя после чая на остановку провожу и поговорим.
Снег хрустел под ногами, младший брат, который давно уже не выглядел как младший, шёл рядом и молчал.
– Так почему ты маме про повышение не сказал?
– Надоело. Думаешь, мне всё это нравится?
– Что? – не поняла Аня.
Игорь остановился, посмотрел ей в глаза и спросил:
– Скажи, ты знала про Эда?
Что-то липкое и неприятное шевельнулось в памяти. Аня замотала головой.
– Ты его помнишь?
– Смутно…
Кажется, Эд ремонтировал им дачу. А потом ещё квартиру. Он был жилистый, с загорелой, почти коричневой кожей, бритый налысо. Переднего зуба у него не было, и оттого улыбка казалась немного зловещей. Ане Эд не нравился.
– Зато я очень хорошо, – хмуро отозвался брат. – В зеркале каждый день вижу.
Пельмени в желудке заворочались острыми камнями. Аня хотела спросить, о чём он говорит, но слова застряли в горле. Что же, если Игоря побрить и выбить зуб, сходство будет потрясающее. Но она никогда об этом не думала.
– Папа знает? – спросила она, чувствуя, как жалость к себе растворяется и улетает вместе с облачками пара в морозное звёздное небо.
– Ещё бы, – с горечью отозвался Игорь. – Он поэтому меня игнорирует. А мама пытается уравновесить. Только она не меня любит, а его.
И замолчал, заперев облачка пара у себя внутри.
– И давно ты знаешь? – спросила Аня.
– Всегда. Она же меня на свидания с ним таскала. И потом, когда бросил её, брала меня с собой и стояла под его дверью. Не хочу об этом. Анька, я всегда хотел сказать, но как-то… Что ты надрываешься из-за неё? Забей. Так легче будет.
В пустом холодном автобусе Аня набрала номер мужа.
– Ты где? – спросил он устало.
– Домой еду. Я у брата была.
– У брата. Я думал, опять у мамы.
– Юр… Мне тебе кое-что сказать нужно.
– Говори.
– Я почти всю кредитку истратила. Серёжки маме купила.
– Да знаю я.
– Знаешь?
– Только ты не серёжки хотела купить. Ты любовь её хотела купить. А любовь, Анют, не купишь, иначе бы я давно уже скупил у тебя всю, для себя и для Пашки.
По щекам потекли слёзы. Аня всхлипнула.
– Я вас очень люблю. Прости меня, Юр, я такая дура!
– Дура, – согласился он. – Тебя на остановке встретить?
– Не надо, я сама.
– Ну вот, опять не надо.
– Приходи, конечно, но как же Павлик…
– Мужчина растёт, не девчонка.
Они встретили её на остановке. У Павлика были красные щёки, но он смеялся. Юра заботливо поправил на ней шарф.
– Хочешь, я завтра торт тебе испеку? – спросила Аня, взяв его под руку.
– Хочу. У меня для тебя подарок, кстати, есть. Убежала и не посмотрела.
– Подарок? – удивилась Аня. – Какой ещё подарок, я и так серёжки эти дурацкие…
– Ладно тебе. Посмотри сначала, а потом говори.
Аня всю дорогу гадала, что там может такое быть, подумала даже, что он заявление о разводе ей приготовил. Но дома её ждал пуховик. Обычный такой, тёмно-синего цвета, удобный, не фирменный, но современного дизайна и из приличной ткани.
– Вот. А то до пенсии будешь в этой тряпке ходить, чтобы матери угодить, – сказал Юра.
Тут Аня совсем расплакалась, принялась просить прощение и обещать, что теперь всё будет иначе. Юра, который не любил подобных сцен, отправился мыть посуду и сказал только:
– Знаешь, Ань, у меня самого мамки не было, считай. И я очень хочу, чтобы у Пашки она была. Я всё для этого делаю, но иногда мне кажется, что твоя мать для тебя важнее, чем мы.
Той ночью Аня почти не спала. В груди ворочались разные чувства: было ей стыдно, больно, страшно и одновременно радостно. А когда утром мама позвонила и попросила съездить на рынок за мясом, Аня ответила:
– Прости, мам, не могу. Попроси Игоря. Или сама съезди. А у меня сын, сама знаешь, мужчины требуют больше заботы, чем женщины.
И положила трубку.
