Звонок в дверь прозвучал неожиданно, разорвав привычную вечернюю тишину. Ирина отложила недочитанную книгу и, поправив складки домашнего платья, неторопливо направилась в прихожую. Сквозь матовое стекло дверного глазка она увидела размытый силуэт и, щёлкнув замком, распахнула дверь.
На пороге стоял Николай.
Время словно застыло, превратив секунды в вязкую патоку воспоминаний. Ирина машинально отметила, как сильно он изменился за эти годы: осунувшееся лицо, новые морщины у глаз, седина на висках. В руке – потёртый чемодан, тот самый, с которым когда-то уходил. Только теперь он казался таким же уставшим и побитым жизнью, как и его хозяин.
– Здравствуй, Ира, – его голос прозвучал хрипло, будто он долго молчал перед тем, как позвонить.
Ирина почувствовала, как внутри всё сжалось. Столько лет она представляла эту встречу, придумывала колкие фразы, репетировала холодное презрение… А сейчас все заготовленные слова куда-то испарились, оставив только глухую пустоту и лёгкое головокружение.
– Здравствуй, – её голос прозвучал удивительно ровно, хотя внутри всё дрожало. – Что тебе нужно?
Николай переступил с ноги на ногу, опустив взгляд на свои старые ботинки. На асфальте за его спиной медленно растекалась лужа от накрапывающего дождя.
– Понимаешь… – он запнулся, подбирая слова. – Мне… мне некуда идти. Совсем. Можно… можно я побуду у тебя несколько дней? Только несколько дней, пока не решу что-то с жильём.
Ирина почувствовала, как к горлу подступает горький комок. Сколько раз она мечтала увидеть его именно таким – растерянным, нуждающимся в её помощи? А теперь, глядя на его поникшие плечи, она испытывала только усталость и какую-то странную, совсем не злорадную жалость.
– Несколько дней? – она невольно усмехнулась. – А потом что? Снова исчезнешь на пять лет без единой весточки?
Николай вздрогнул, как от пощёчины. По его щеке скатилась капля – то ли дождь, то ли слеза.
– Нет, Ир. Я… я всё осознал. Правда. Просто дай мне шанс…
Где-то в глубине подъезда хлопнула дверь, послышались чьи-то шаги. Ирина представила, как соседи будут обсуждать эту сцену, и это помогло ей собраться.
– Заходи, – она отступила в сторону, пропуская его в прихожую. – Только учти – это временно. Очень временно.
Николай торопливо проскользнул мимо неё, стараясь не задеть своим чемоданом. От него пахло дождём, дешёвыми сигаретами и чем-то ещё, неуловимо знакомым. Этот запах всколыхнул столько воспоминаний, что у Ирины закружилась голова.
– Спасибо, – пробормотал он, неловко топчась в тесной прихожей. – Я… я правда…
– Разувайся, – перебила она его, не желая слушать оправдания. – Тапочки в шкафу, сам знаешь где. Я постелю тебе в гостиной.
Она развернулась и быстро пошла в комнату, чувствуя, как предательски дрожат руки. Только бы он не заметил, только бы принял её холодность за силу, а не за попытку спрятать растерянность и боль.
За спиной послышался тихий вздох и шорох снимаемой обуви. Ирина достала из шкафа старый комплект постельного белья – тот самый, который когда-то покупала специально для гостей. Кто бы мог подумать, что первым гостем, который будет на нём спать, станет её бывший муж?
Расстилая простыни, она всё пыталась понять, что чувствует. Злость? Конечно. Обиду? Безусловно. Но где-то глубоко внутри шевельнулось что-то ещё – то ли любопытство, то ли надежда. И это пугало больше всего.
Прошло три дня. Ирина старалась делать вид, что не замечает его присутствия в доме, но это становилось всё сложнее. Николай был везде: его бритва в ванной, чашка с отбитой ручкой на кухне – та самая, из которой он всегда пил кофе, запах его сигарет на балконе. Каждая мелочь била по нервам, возвращая в прошлое, от которого она так старательно убегала все эти годы.
В тот вечер она решила приготовить ужин пораньше. Достала из холодильника мясо, начала чистить картошку. На кухне было тихо, только нож стучал о разделочную доску да капала вода из плохо закрытого крана.
– Давай помогу, – его голос заставил её вздрогнуть. Николай стоял в дверях, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Я могу…
– Справлюсь сама, – отрезала Ирина, но он уже двинулся к плите.
– Да брось, я же помню, как ты любишь, когда мясо поджаренное с корочкой. Я всегда хорошо это делал…
Ирина сжала зубы. «Всегда». Какое право он имеет говорить «всегда»? Но Николай уже включил плиту, достал её любимую чугунную сковороду – свадебный подарок от мамы.
– Не эту, – резко сказала она. – Возьми обычную, тефлоновую.
– Да ладно тебе, на чугунной же лучше получается…
Он положил мясо на раскалённую сковороду, и кухню заполнил резкий запах горелого. Ирина почувствовала, как внутри всё закипает – совсем как масло на этой несчастной сковороде.
– Температура слишком высокая! – она дёрнулась к плите, но было поздно. На идеально гладком чугуне уже появились чёрные подпалины.
– Ничего, сейчас почищу… – Николай схватил металлическую лопатку и начал скрести дно.
– Прекрати! – Ирина выхватила у него сковороду. – Ты всё испортил! Всё, как всегда!
– Да что ты кипятишься из-за какой-то сковородки? – он попытался улыбнуться, но улыбка вышла виноватой и какой-то жалкой.
– Какой-то сковородки? – её голос задрожал. – Это мамин подарок! Но тебе же всегда было плевать на всё, что для меня дорого, правда? Сначала сковородка, потом что? Снова разрушишь всю мою жизнь?
– Ира…
– Нет, ты послушай! – она почувствовала, как прорывается всё, что копилось годами. – Ты ведь даже не понимаешь, что натворил! Просто взял и ушёл, будто меня никогда и не было! Знаешь, как я жила эти пять лет? Знаешь, каково это – просыпаться в пустой квартире и не знать, жив ты вообще или нет?
Николай побледнел, опустил глаза:
– Я не мог тогда иначе… У меня были проблемы…
– Проблемы? – Ирина горько рассмеялась. – У всех бывают проблемы! Но люди не бросают без единого слова тех, кто их любит! Не исчезают на пять лет! А я ведь ждала, господи, как же я ждала… Звонка, письма, хоть какой-то весточки…
Она замолчала, задыхаясь от слёз. На плите шипело разбрызганное масло, в раковине монотонно капала вода, а в открытую форточку доносились далёкие звуки города. Всё было как прежде, но всё было безнадёжно другим.
– Я думал, ты справишься, – тихо сказал Николай. – Ты всегда была сильной…
– Сильной? – она покачала головой. – Нет, я просто научилась прятать боль. И знаешь что? Я действительно справилась. Без тебя. А теперь ты возвращаешься и думаешь, что можешь просто войти на мою кухню и готовить на моей сковороде, как будто ничего не случилось?
- Николай стоял, опустив плечи. В тусклом свете кухонной лампы он казался постаревшим лет на десять.
- Николай вздрогнул, обернулся. В его глазах мелькнуло что-то – не то надежда, не то страх.
- Он фыркнул, и она тоже не сдержала улыбку. Напряжение чуть отпустило.
- Он поднял чемодан, помялся, явно не зная, как попрощаться.
Николай стоял, опустив плечи. В тусклом свете кухонной лампы он казался постаревшим лет на десять.
– Прости, – наконец выдавил он. – Я… я куплю тебе новую сковороду.
– Новую? – Ирина устало прислонилась к стене. – Ты правда думаешь, что дело в сковороде? Некоторые вещи нельзя просто взять и заменить, Коля. Некоторые вещи, однажды сломав, уже не починишь.
Она выключила плиту и вышла из кухни, оставив его одного среди запаха горелого мяса и остывающих воспоминаний.
Николай сидел на кухне, комкая в руках исписанный лист. Уже третий. Слова не шли. Как объяснить то, что сам толком не понимаешь? На столе дымилась чашка остывшего чая – Ирина всегда заваривала на ночь, с мятой… Он покосился на часы – половина четвёртого. За окном шумел ночной дождь.
«Ира. Ухожу. Так будет правильно. Знаешь, я тут понял одну вещь – врать больше нет смысла. Ни тебе, ни себе. Когда я уходил тогда… это было не из-за денег. То есть деньги, конечно, я профукал – все наши сбережения, твою заначку на отпуск… Но дело не в этом.
Я просто испугался. Тебя испугался. Того, как ты на меня смотрела – будто я всё могу, всё сумею. А я не мог. Ничего не мог, понимаешь? Только долги делать да обещания раздавать. Всё думал – вот сейчас, ещё немного, и всё наладится. Верил в эту чушь про «большой куш». А потом… потом стало стыдно. Так стыдно, что в глаза тебе смотреть не мог.
Помнишь тот вечер, когда мы полкухни заляпали клубничным вареньем? Банка лопнула прямо у меня в руках, а ты смеялась, что я похож на маньяка из ужастика. И мы потом два часа отмывали стены, а варенье всё равно осталось – маленькое пятнышко возле холодильника. Вон оно, кстати, до сих пор…
Прости. Я не про варенье хотел. Просто… тогда всё было настоящим, понимаешь? А потом я начал что-то изображать, строить из себя крутого бизнесмена. И чем больше врал другим, тем больше врал себе. А когда всё посыпалось… Было проще сбежать, чем признать – я облажался. Подвёл тебя. Всё просрал.
Пять лет… Знаешь, где я только не был. В Новосибирске на стройке вкалывал, в Краснодаре грузчиком… Даже в Мурманск занесло. Всё думал – может, начну с чистого листа. А потом видел какую-нибудь женщину в синем платье – у тебя такое было, помнишь? – и понимал: никакого чистого листа не будет. Всё равно каждый вечер прокручивал в голове, как ты там, одна…
А ты справилась. Без меня справилась, молодец. И правильно. Я вот смотрю сейчас – у тебя всё по полочкам, всё на своих местах. Даже эта дурацкая солонка в виде петуха – помнишь, я её всё выкинуть грозился? – и та стоит как влитая.
Ты только это… не думай, что я надеялся вернуть всё назад. Я не настолько… В общем, я понял – некоторые вещи лучше оставить в прошлом. Как тот наш диван с продавленными пружинами. Помнишь, как мы его скотчем чинили? Наивные были…
Спасибо, что пустила переночевать. И прости за сковородку. Я бы новую купил, но, думаю, тебе от меня ничего не нужно. И правильно.
Ключи на столе оставлю. Н.»
Он сложил листок пополам, потом ещё раз. Посидел, глядя в темноту за окном. Там, в этой темноте, где-то притаилось его будущее – очередной город, очередная съёмная комната, очередная попытка начать сначала. Только теперь без тайной надежды когда-нибудь вернуться.
Часы на стене тикали так же, как пять лет назад. Николай встал, стараясь не скрипнуть стулом. В прихожей нашарил свой чемодан, прислушался к тишине в квартире. Из спальни доносилось ровное дыхание Ирины – она всегда крепко спала по ночам.
Замок щёлкнул почти беззвучно. В подъезде пахло сыростью и кошками. На улице моросил дождь – всё как тогда, пять лет назад. Только теперь он уходил не от проблем, а от их решения. И почему-то именно это решение далось труднее всего.
Ирина нашла его в старом сквере возле дома. Николай сидел на скамейке, ссутулившись под моросящим дождём, и машинально крошил хлеб голубям. Старый чемодан стоял рядом, собирая на себя дождевые капли.
Она не планировала его искать. Проснулась, нашла письмо, выпила кофе… А потом ноги сами понесли – знала почему-то, что он ещё здесь, не уехал. В конце концов, его билет до Воронежа только вечером – случайно услышала вчера его разговор по телефону.
– Птиц закормишь, – сказала она, подходя ближе.
Николай вздрогнул, обернулся. В его глазах мелькнуло что-то – не то надежда, не то страх.
– А ты всегда так подкрадывалась, – хрипло отозвался он, пытаясь улыбнуться. – Как кошка.
Ирина присела рядом, расправила складки плаща. Достала из кармана сложенное письмо:
– Вот, держи. Забыл на столе.
– Я не забыл, – он покачал головой. – Оставил специально.
– Знаю.
Они помолчали. Голуби, потеряв интерес к застывшему с хлебом человеку, переместились к соседней лавочке, где какая-то старушка щедро сыпала им пшено.
– Дождь вроде заканчивается, – неловко сказал Николай.
– Ты это письмо сам писал? – вдруг спросила Ирина, глядя куда-то мимо него.
– В смысле?
– Ну, не у кого не списывал? Из книжки какой-нибудь? А то больно уж складно получилось…
Он фыркнул, и она тоже не сдержала улыбку. Напряжение чуть отпустило.
– Знаешь, – медленно проговорила Ирина, – я ведь тоже виновата. Нацепила на тебя корону: мой герой, моя опора… А ты просто человек. Имеешь право на ошибки, на слабость…
– Не оправдывай меня, – покачал головой Николай. – Я всё сделал неправильно. Абсолютно всё.
– И это тоже неправильно – считать, что всё было плохо, – она поёжилась от порыва ветра. – У нас были хорошие моменты. Правда были.
Николай достал из кармана помятую пачку сигарет, повертел в руках и убрал обратно, не закурив.
– Знаешь, что я понял за эту неделю? – спросил он тихо. – Что я любил не тебя, а себя рядом с тобой. Того человека, каким я казался в твоих глазах. А когда перестал соответствовать… сбежал.
Ирина кивнула:
– А я любила не тебя, а образ, который сама придумала. Потому и не замечала, как тебе тяжело.
Снова повисло молчание. Где-то вдалеке сигналили машины, играла музыка, жил своей жизнью город. А они сидели на старой скамейке в пустеющем сквере, и между ними медленно таяла недосказанность пяти лет разлуки.
– Ты это… береги себя, – наконец сказал Николай, поднимаясь. – И прости за всё.
– Я давно простила, – она тоже встала. – Знаешь, говорят, непрощение – как якорь. Тянет на дно того, кто держит, а не того, кого не простили.
Он поднял чемодан, помялся, явно не зная, как попрощаться.
– Не пропадай совсем, – вдруг сказала Ирина. – Можешь иногда писать. Просто… чтобы я знала, что ты жив.
Николай кивнул, крепче сжав ручку чемодана:
– Спасибо. За всё спасибо.
Он пошёл по аллее – сутулый, постаревший, но почему-то более настоящий, чем был все эти годы. Ирина смотрела ему вслед, и внутри было пусто и одновременно легко, будто отпустила что-то, долго державшее её на привязи.
Дождь наконец закончился. В просветах между тучами показалось солнце, и в его лучах капли на листьях деревьев засверкали, как маленькие звёзды. Ирина подняла лицо к небу и улыбнулась. Впереди было столько всего – работа, встречи с подругами, планы на отпуск… Жизнь продолжалась. И теперь в ней не было места ни обидам, ни сожалениям о прошлом.
