Марии Ивановне стало жутко. И не только от странного вида старухи. Но и от ее взгляда. Мария Ивановна могла палец на отсечение дать: старуха на нее смотрит! Ощупывает глазами из-под своих немытых зеленых волос. Изучает.
Кроме того, сегодня она была не одна. От опушки леса, чернеющего на обочине, отделилась тень и заспешила к страшной бабке.
Мария Ивановна замерла, скованная иррациональным ужасом, прилипла взглядом к происходящему за окном…
— Да ты что, совсем оглохла, Маша? — Дверь распахнулась, на пороге стояла соседка, Клавдия Петровна.
Мария Ивановна вздрогнула, обернулась и буквально рухнула на табуретку:
— Ох, напугала!
— Прости, не хотела. Стучу, стучу, а ты не отвечаешь. Я уже черт-те что подумать успела: может, плохо стало, а то и вовсе померла. Вот и вошла без разрешения. — Петровна сняла сапоги, пристроила у двери. — А чего бледная такая, привидение, что ли, увидела?
— Да ну тебя! — отмахнулась Мария Ивановна. — Бабка какая-то странная вдоль леса слоняется и в окна мои смотрит. Вдруг воровка!
Она бодрилась, не хотела поддерживать соседку в ее суевериях. У Петровны и так фантазия буйная, все какие-то жуткие сказки ей рассказывает. Верит во всякое. Вот и в этот раз всполошилась:
— Какая бабка, Маша?
Мария Ивановна пожала плечами:
— Незнакомая какая-то.
Петровна присел напротив, заглянул Марии Ивановне в глаза и заговорила, словно с дитем неразумным:
— Маш, ты сама-то слышишь, что говоришь? Откуда в нашей деревне, на заброшенной дороге незнакомая бабка могла взяться? Тут два варианта: либо ты от одиночества спятила, либо я была права – привидение. И я уж не знаю, что хуже.
— Сама ты спятила, Клава! — рассердилась Мария Ивановна. — И меня своими байками того и гляди с ума сведешь.
Клавдия Петровна только головой покачала, выглянула в окно: у леса собирались сумерки, дорога была пуста.
— Вовремя я пришла, — сказала она. — А в следующий раз, ежели, конечно, не привиделось тебе, могу и не успеть! Добром прошу, хоть собаку себе заведи, раз уж с людьми дружбу водить не желаешь. Нельзя человеку одному быть.
— Опять ты за свое! — нахмурилась Мария Ивановна. — Отстань. Не нужны мне ни четвероногие, ни двуногие! Собак не люблю, а от людей одни беды. Чай будешь?
Клавдия Петровна кивнула. А сама задумалась: как уговорить свою соседку-затворницу? Ведь с огнем играет, а сама и не понимает этого.
***
Мария Ивановна, устроившись за столом, думала о своем: «Разбередила воспоминания, героиня-спасительница. Хорошо хоть дочку-поганку не вспомнила. Раньше-то все с советами лезла: «Помиритесь да помиритесь. Вы же родная кровь». Легко ей советовать: она-то Таньку девчонкой помнит. Только вот изменилась та девчонка давным-давно. Да так изменилась — что родная мать стала не нужна!»
Другой была жизнь раньше. Может, и не слишком счастливой, но изредка дарила лучики радости. Не стоял дом Марии Ивановны тихим и пустым. Была у нее семья: муж Василий и дочка Танечка. Жили не хуже других. С соседями дружили. Поболе их было, чем сейчас. Хоть и тогда уезжали люди в город за лучшей долей.
Вот и отец Танькин собрался:
— Денег хоть заработаю, ситуацию разведаю, а там, может, домишко наш продадим, да и всей семьей в город рванем.
Не лежала душа у Марии Ивановны к этой его затее. Да только душа душой, а желудок еды требует. Не было в деревне для мужа работы. Так, шабашки разовые. Да и те в основном летом. Когда дачники-пузогреи в соседних деревнях появлялись. Она сама тогда на станции в магазине работала. Повезло. Зубами держалась за это место. Платили мало, добираться тяжело, но другого-то ничего и нет. Вот и отпустила она Василия своего…
Уехал он и пропал. Остались Мария Ивановна с Танюшкой вдвоем. Дочке тогда семь лет было. В первый класс в соседней деревне пошла. По отцу, конечно, скучала. Все спрашивала, когда вернется? А Марии Ивановне и ответить было нечего.
Появился Василий года через два. С подарками и требованием развода. Нашел он свое место в городе, только вот Мария Ивановна оказалась лишней в его нынешней жизни. Дочку обещал не забывать, алименты исправно платить, в гости приглашать. Ох, как же хотелось Марии съездить Ваське поленом. Удержалась, но обиду затаила.
А вот Танька все восприняла по-своему. Радовалась, что в город к отцу теперь может ездить. За подарки благодарила. Мамку, может, и жалела, но на отца не обижалась. Сбежал из этой глуши, и правильно!
Василий, надо отдать должное, насчет Танюшки обещание сдержал: с выплатами не жадничал, с новой городской женой познакомил. Мария Ивановна сперва радовалась за дочь. А потом стала замечать: отдаляется от нее Танюшка. Только и мечтает, как бы вырасти да поскорее вслед за отцом в город уехать.
Грустно это было понимать Марии Ивановне. Но она гнала от себя мрачные мысли. Нечего делать молодой девчонке в их захолустье. Уже тогда умирать начала деревня. Пусть едет, пусть счастья ищет. Главное, чтобы мать не забывала — навещала почаще.
Таня уехала, отец с жильем помог. Снял ей комнатку. Таня выучилась, работу товароведом нашла, замуж собралась. Мать не забывала. Но вот только с каждым визитом становилась Таня все более деловой.
— Мама, может, продадим твой домишко хоть за сколько-нибудь. Зачем он нам нужен в такой глуши?
— Ну вот, нам не нужен, а кому-то нужен? Не придумывай ты, Танька, — отшучивалась Мария Ивановна.
— Слушай, ну бывают же всякие охотники, рыбаки или какие-нибудь на экологии повернутые. Им здесь самое то! Лес у вас дремучий, озеро за деревней рыбное, природа, считай первозданная. Вот таким и продадим, — убеждала Танюшка.
— Ну, допустим, найдешь ты желающих. А меня куда? — уже серьезно интересовалась Мария Ивановна.
— Как куда? — удивлялась Таня маминой несообразительности. — Квартиру хорошую купим, большую. Я все уже просчитала. У моего Валерки двушка есть, отец обещал немного подкинуть, плюс копеечка за продажу дома и вуаля — как минимум трехкомнатные, хоромы. А может, и на большее хватит. Тебе одна комната, нам все остальное. Потом детей родим, а у них готовая бабушка под боком. Здорово же?
— Нет, — качала головой Мария Ивановна. — Не хочу я в город ваш, на чужую жилплощадь. Здесь хоть все свое. Никому я ничего не должна. Не годится твой план, Танюша.
— Глупо! — злилась дочь. — Ну вот что ты такая упертая, мама? Я же как лучше хочу. Это сейчас ты относительно молодая, а с годами болячки всякие повылазят, что делать будешь?
— Вот доживем, тогда и посмотрим, — говорила Мария Ивановна.
Много сил Таня потратила на уговоры. Даже жениха своего привозила для моральной поддержки. В четыре руки и два языка обрабатывали, убеждали. Не помогло. Тогда Танька и заявила:
— Хочешь одиночества — изволь! Мы к тебе больше не приедем. Да и ты не утруждайся. На свадьбу не ждем. С внуками тоже докучать не будем.
— Так ты меня шантажировать взялась? — помрачнела Мария Ивановна.
— А это ты как хочешь думай! Я свое слово сказала, пошли, Валера. — Уже взявшись за ручку двери, Таня обернулась: — Передумаешь, дай знать. А нет так нет.
Дверь хлопнула. Дочь ушла из жизни Марии Ивановны.
Некоторое время она надеялась, что Таня передумает. Ведь не чужие они люди, чтобы по гроб жизни враждовать. Но нет. Не звонила больше Таня, не приезжала, не интересовалась матерью. Поглотила дочку окончательно городская жизнь, завертела, закрутила, остатки души по ветру разметала.
Перестала ждать Мария Ивановна. Заледенела душой, отвернулась от соседей. Не нужна она никому, выходит, раз родная дочь бросила. Ну а раз она не нужна, то и ей никто не нужен. Вот только Клавдия Петровна и сумела сквозь ее ледяной кокон пробиться. Давно они дружили с Марией Ивановной. Мамка Клавдии, ныне, конечно, покойная, с Танькой, помнится, еще сидела.
Не смогла от подружки избавиться Мария Ивановна. Не обижалась Петровна на ее холодность и хмурые взгляды. Заходила обязательно раз в неделю уже многие годы. По первости все уговаривала помириться с дочерью.
— Я с ней не ссорилась! — сердилась Мария Ивановна. — Последнее отказалась отдать. А она не приняла моего решения. Что же мне теперь, на коленях к ней ползти? Прекращай эти душеспасительные беседы, Клава, а то выгоню!
Потом Петровна пыталась расшевелить соседку: то на день рождения к куме звала, то на Новый год к друзьям.
— Нужна я там! Да и веселиться я не умею. Отстань, Клавдия, иди одна, — открещивалась Мария Ивановна.
Потом у Клавдии Петровны появилась новая идея:
— Маша, может тебе котейку завести или песика? Живешь ты на опушке, мало ли зверь какой придет. Да и повеселее тебе будет. А то сидишь тут одна, как мухомор на болоте.
— Петровна, отвяжись! Хватит мне развлечения придумывать. Какой зверь? Кому я сдалась? Да и кот от зверя не спасет. А собак я сама не люблю.
Вроде затихла Клава на время, но вот в последнее время воспрянула. Стала Марию Ивановну какой-то жутью пугать:
— Маша, нельзя тебе одной. Черт знает что в наших лесах поселилось. Я сама видела. Да читала к тому же, что дрянь всякая заводится в пустеющих деревнях.
— Ну какая дрянь, Клава? Большей дряни, чем люди, и придумать-то сложно. А людей у нас с каждым годом все меньше. Это ты правильно заметила. И что ты там видела?
— Старуху с дедом. — Клавдия Петровна сделала страшные глаза. — Жуткие оба. Она косматая, лица не разглядеть. Он в обносках каких-то. Худой, костлявый, в чем душа держится — непонятно. Вышли они из леса. Я как раз к тебе шла, увидела. Вышли, значит, и побрели по заброшенной дороге вдоль опушки.
— Удивила! В нашей деревне, почитай, никого, кроме стариков, и не осталось. Было бы странно, если бы ты молодуху румяную увидела, — легкомысленно улыбнулась Мария Ивановна.
Петровна обиделась:
— Зря смеешься, Маша. Я вот думаю, что это Тоска и Безнадега бродят. Владения свои скорые осматривают. Хорошо, что хоть Костлявую с собой не прихватили. В общем, заведи собаку! А то как бы эти двое к тебе не пришили.
— Да ты выпила, что ли, Клавка? — Мария Ивановна принюхалась, ничего не учуяла: — Да вроде нет. Но такую дичь несешь, слушать тошно.
***
Клавдия тогда ее разубеждать не стала. Без толку. А вот теперь она и сама увидела. Вчера старуху, а сегодня не иначе, дед к ней от леса спешил. Что, если права Клавка? И эти старухины волосы цвета хвои… Тоска ведь она зеленая? Стало страшно.
Петровна уже давно ушла домой, а Мария Ивановна сидела и до боли в глазах вглядывалась в темноту за окном. Ей мерещилось шевеление теней на опушке…
В дверь поскреблись. Мария Ивановна подпрыгнула на табуретке, замерла. Впору было перекреститься, но в бога она не верила. Царапанье стихло. Мария Ивановна выдохнула. И тут раздалось поскуливание, потом за дверью гавкнули.
«Тьфу ты. Это же собака!» — осмелела Мария Ивановна и распахнула дверь.
Тощий собачий подросток сидел на крыльце и выжидающе смотрел на Марию Ивановну. Откуда взялся — непонятно. Вид у пса был такой, словно он неделю пробирался по лесу, голодал и вообще хлебнул лишений по самые кончики острых ушей.
— Ну, проходи, — пригласила она.
Пес не заставил себя уговаривать. Юркнул в дом, пока хозяйка не передумала, завилял хвостом, заплясал от переполнявшей благодарности.
— Кашу будешь? — Мария Ивановна, не дожидаясь ответа, наполнила мисочку гречей с кусочками курицы.
Пес от такого счастья окончательно ошалел, лизнул благодетельнице руку и заглотил все в один присест.
— Я так понимаю, ты вроде меня, никому не нужен, — размышляла тем временем Мария Ивановна. — Ну что же, оставайся. Я хоть и не собачница, но, глядишь, уживемся. То-то Петровна рада будет. Как тебя назвать-то? На Шарика ты не тянешь — больно тощ. Бобик — звучит как-то ругательно. Дружок! Подходит вроде…
Пес, казалось, все понял. На Дружка согласился, покрутился вокруг Марии Ивановны, виляя хвостом-баранкой, и залег под столом.
Следующим утром Мария Ивановна хлопотала на кухне. Дружок дремал. Вдруг вскочил, кинулся к дверям, зашелся лаем, зацарапал дверные доски.
— Да неужто так приспичило? — удивилась Мария Ивановна. — Сейчас выпущу.
Она щелкнула щеколдой, пес пулей вылетел на улицу. Мария Ивановна выглянула в окно: куда это Дружок так рванул? Выглянула и обомлела. Ветхий старик в лохмотьях и старуха в зеленом стояли напротив дома. Вот еще немного — они минуют огород, взойдут на крылечко…
Что будет дальше, Мария Ивановна додумать не успела. Дружок, захлебываясь лаем, бросился на страшных гостей. Он готов был биться, рвать, грызть. Он должен защитить хозяйку от этих… Пес не знал, от кого. Он знал только одно — они зло.
Дружок прыгнул и… Приземлился в пыль. Дорога была пуста. Визитеры исчезли. Пес обнюхал место, где они только что стояли, пометил его на всякий случай и вернулся в дом.
Ни этим днем, ни последующими страшная парочка так и не вернулась. Мария Ивановна уже начала думать, что все это ей привиделось, а может, и вовсе приснилось. Спустя неделю к ней заглянула Клавдия Петровна.
— Завела-таки собаку? Вот молодец, — похвалила она, потрепала Дружка по голове: — Где взяла такого хорошего?
— Сам пришел. — сказала Мария Ивановна. — И вовремя. Может, я действительно тут в одиночестве с ума сходить начала, а может и правда в нашем лесу дрянь какая-то завелась. Только вот прогнал ее Дружок. Не появляется больше.
— Ну-ка, ну-ка! — потребовала Петровна.
И Мария Ивановна поведала о странной парочке, появившейся на заброшенной дороге. Рассказала, как Дружок почуял страшных гостей и прогнал.
— Не знаю, Петровна, что это было: морок или явь… Наверное, морок все-таки. Развеялся и исчез.
Клавдия Петровна усмехнулась:
— А чего же не исчезнуть. Все правильно. Говорила я тебе: Тоска это зеленая и Безнадега, а может само Одиночество постылое. И пропали понятно отчего. Не одинокая ты больше. Пес у тебя появился. Друг! Спас он тебя, считай. А то свели бы эти двое тебя в могилу, и моргнуть бы не успела.
Мария Ивановна не знала, верит она в слова Клавдии или нет. Не бывает ведь такого. Но Дружку все равно была благодарна. От нехорошего избавил, чем бы оно ни было, тепло в дом принес. Да и вообще, приятно видеть в чьих-то глазах бескорыстную любовь. Пусть даже это глаза собаки…
